Червивое яблоко. Моя жизнь со Стивом Джобсом - Крисанн Бреннан

В сороковые годы, уже подростком, мама придумала себе образ строптивой роковой женщины, образ, который был так популярен в фильмах тех лет. Изображая сильную женщину, что так контрастировало с ее моральной слабостью, она смотрела вниз из-под своих очков для чтения, делала большую затяжку и говорила нам: «Искренность и десять центов помогут вам раздобыть чашечку кофе, дети». Такой специфический у нее был юмор.

Мать внимательно следила за тем, чтобы в нашем доме, где бы мы ни жили, всегда было чисто и уютно. Она очень серьезно, в консервативно среднезападном стиле, относилась к своей роли хранительницы очага. Это выражалось в том, что каждый день мы должны были провести некоторое время на улице, на свежем воздухе, смотреть телевизор недолго, рано ложиться спать и учиться в хороших школах. Моя мать была потрясающим поваром, она могла сделать блюдо из любой кухни мира. Она очень творчески подходила к тому, что нам готовила. (Она делала потрясающее блюдо из креветок c чесночным соусом. Я все еще пытаюсь найти ресторан, в котором вкус этого блюда хотя бы наполовину был близок к вкусу из моего детства.) Я помню моменты, когда мама сидела за кухонным столом по вечерам в Огайо, Колорадо, Небраске и Калифорнии, положив ногу на ногу, читая и куря сигарету, пока ужин медленно готовился. Готовка во время чтения, чтение во время готовки. Нельзя сказать, чтобы у нас случались традиционные ужины с обсуждением литературных произведений, однако чувствовалось, что многие из блюд, что нам подавали, были приготовлены за чтением работ Фолкнера, Лоуренса, Мелвилля, Стегнера и Капоте.

Всю жизнь моя мать читала хорошую литературу. Она прекрасно умела мыслить абстрактно, и я считаю, что величайшая радость в ее жизни заключалась в размышлениях и разговорах об экспансивных идеях. Ее разум был способен воспроизводить смелые, интересные мысли. Частенько она выдавала фразы типа: «Внутри каждого из нас живет нацист, и нам всем однажды придется столкнуться с этим фактом». В течение долгих лет я анализировала эту фразу, пытаясь понять, какое значение она имеет в контексте моей жизни.

Моя мать, без сомнения, была замечательным человеком в определенном смысле, но я думаю, что она, возможно, также слегка страдала аутизмом. Она была недовольна тем, что у нее так много детей, и часто казалось, что ее основная цель состоит в том, чтобы от нас избавиться. Мы надоедали ей. В более поздние годы, когда ее психическое заболевание усиливалось, мать набрала много лишнего веса и стала все больше беспокоиться о себе, причем это беспокойство имело оборонительный характер. Ее смех имел оттенок всезнайства и пренебрежения, и она критиковала всех и вся, демонстрируя черствое и отчетливо неблагодарное отношение.

В нашем доме было не принято обсуждать, что думают остальные члены семьи, кроме матери: она принимала решения, основываясь на собственных мыслях и суждениях. Это была эпоха феминизма, и она погрузилась в поиск смысла и идентичности. Как результат в моем воспитании зияли огромные дыры. У меня никогда не было стола, за которым я могла бы делать домашнее задание, или чертежной доски, не говоря уж о мольбертах и необходимых для занятия рисованием материалов. Наоборот, в тех областях, где я демонстрировала талант и заинтересованность, мать либо игнорировала, либо высмеивала меня. Она не находилась на одной волне со своими тремя младшими дочерями. Она готовила нам пищу и контролировала нас, пока мы убирались дома и подстригали лужайку по субботам, однако после этого уходила в собственный мир. Она часто пыталась настроить нас друг против друга, сравнивая наши таланты и показатели IQ. По правде говоря, мать уделяла особое внимание лишь образованию моей старшей сестры. Она готовила ей специальные блюда, годами давала ей уроки игры на скрипке, проводила с ней долгие беседы о литературе. К тому времени, когда мы переехали в Калифорнию, она возненавидела моего отца и избрала Кэтти в качестве своего интеллектуального партнера. Все прочие члены семьи остались на собственном попечении. Учитывая ее состояние, подобное нарочитое невнимание не было такой уж плохой вещью.

* * *

Для матери стало полной неожиданностью, когда первая из ее четырех дочерей достигла переходного возраста. В результате ее психическое заболевание стало явным и более не намеревалось отступать. После этого, когда мы одна за другой становились старше, ее поведение по отношению к нам приобретало все более непристойные черты. У моей матери было кошмарное детство, и я полагаю, что наша растущая сексуальность с ее дальнейшим переходом в стадию женственности вызвала в ней панику и чувство потери. Она защищала нас, пока могла. Затем ее боль становилась все больше, преодолевая пределы наших домов, начиная с Колорадо, и заполняла все пространство темными слоями невыразимой ярости и печали.

Мою мать отправили на проверку к докторам. Мне кажется, что новое, набиравшее тогда обороты феминистское движение значило для нее очень многое и именно вступление в его ряды предоставило ей возможность вырваться из семьи. Мать променяла свою семью на вдохновенное бытие в роли феминистки-интеллектуалки. Вознесенная на вершину мира и обманутая, она пошла учиться в колледж, получив в конечном итоге двойной диплом по психологии и литературе. Она уходила в свою спальню и сидела там часами для того, чтобы писать статьи на большом белом столе, который она раскрасила под старину. На бампер своей машины она нацепила стикер «Еще один студент в поддержку мира», предпочтя ее наклейке с надписью «Еще одна мать в поддержку мира». В то время как она не ценила себя саму как мать, она также не пыталась оставить обучение для того, чтобы заняться каким-то конкретным делом. Эта грань между душевным заболеванием и тем, что казалось плохим характером, не была мне полностью ясна. Будучи подростком, я просто считала ее обманщицей.

В характере матери смешивались настолько глубоко различные черты, что я просто не могла их понять: я испытывала угрызения совести, находясь рядом с ней. Она ненавидела мою креативность, мою цветущую сексуальность, моих друзей и мои юные взгляды на жизнь. Она говорила о подростковом периоде в насмешливом тоне, словно я должна быть в смущении или даже стыдиться того, что прохожу через него. Каждая положительная деталь, которую можно найти в этом возрасте, становилась объектом ее насмешек и ненависти. Все это происходило во время готовки прекрасных, гармоничных блюд, которые она придумывала и делала каждый день, создавая нам условия лучшей жизни, чем знала она.

У меня было чудесное, спокойное детство, однако подростковые годы для меня стали настоящим кошмаром. В свои двадцать с небольшим лет, когда мне пришлось столкнуться с таким огромным количеством различных проблем, Синди, моя лучшая подруга с шестого класса, выложила все начистоту, так как она провела очень много времени с моей семьей, чтобы увидеть все, что происходит: «Мне очень жаль тебе это говорить, но твоя мать настроена против тебя». Я не испытывала сентиментальности по поводу любви моей матери. Очевидно, что я знала куда больше, чем моя подруга, относительно того, какой ужасной была моя мать. Однако искренность Синди послужила для меня подтверждением того, что я знала. Я преклонялась перед ней за то, что она посмела выразить свою точку зрения и сделала это с такой осмотрительной добротой. Чего я тогда не знала – а она прекрасно знала, – какой хорошей может быть мать.