Седьмая встреча - Хербьерг Вассму

В стене возник большой светлыйчетырехугольник, это Ольга открыла дверь чулана.

— Опять сидишь и хнычешь? — спросила она,вытаскивая его из чулана.

Мальчик не должен плакать. Он сидел там подругой причине. Но Горм промолчал.

Ольга положила руку ему на загривок и повелана кухню. Он знал, что она его не выдаст. Положив что-то на тарелку, онапоставила ее перед ним на кухонный стол. Но он не мог есть. Тогда она сунулаему в руку кокосовое пирожное. Горм долго держал его в руке. Постепенно оностало теплым и клейким.

Ольга начала насвистывать. Это означало, чтомать куда-то ушла и дома никого нет. При матери она никогда не свистела. Онположил пирожное на тарелку.

Ольга стояла к нему спиной и шинковала что-тобольшим ножом. Горм слышал по звуку, что нож большой. Тук-тук-тук — стучал ножпо доске. Тяжелый, глухой звук. Горм представил себе, что с таким же звукомтомагавк врубается в череп бледнолицего.

А мать небось сидит сейчас в автобусе. Илиплывет на пароходе. Странно думать, что он больше ее не увидит. Будь она сейчасдома, она стиснула бы его в объятиях и сказала, что он гулял слишком долго. Онабы грустно посмотрела на него и спросила, где велосипед. Но он не мог бырассказать ей о девочке, которую чуть не убил.

В дверь позвонили. Ольга обернулась ивзглянула на Горма. Однако он сделал вид, что ничего не слышал, и она,вздохнув, пошла открывать.

В коридоре послышался голос тети Клары, онаспрашивала, дома ли мать.

— У хозяйки болит голова. Она наверху. Я скажуей, что вы пришли.

Горму показалось, будто он все еще сидит подлестницей и слышит слова Ольги во сне. И только услыхав на лестнице голосматери, он понял, что ему это не пригрезилось. Тетя Клара поднялась наверх, аГорм почувствовал странную пустоту в груди и в животе. Словно большой камень,брошенный сильной рукой в толстый телеграфный столб, рикошетом попал ему вживот.

Он вспомнил, что мать не всегда тискала его вобъятиях. Случались дни, когда «обстоятельства заставляли ее» оставаться всвоей комнате.

Так было и сегодня. Поэтому она и не уехала,хотя и сказала отцу, что уедет.

Мать не знает, что он лишился велосипеда.Значит, не поэтому она не спустилась, чтобы обнять его. Ей помешало что-тосерьезное. Что-то связанное с отцом. А то, что было связано с отцом, изменитьне может уже никто.

Горм тихонько поднялся к себе в комнату.Большая, пустая комната; он оставил дверь приоткрытой, и ему был слышен иразговор матери с тетей Кларой.

— Я знаю, он попросил тебя пойти к нам иуговорить меня, чтобы я не уезжала, — жалобно сказала мать.

— Нет, мне просто захотелось повидать тебя,дорогая Гудрун. Но раз уж ты сама заговорила об этом, то кое-что мне, конечно,известно. Однако все обстоит совсем не так, как ты думаешь.

— Я не в силах говорить об этом. — Голос уматери был слабый. И хотя она плакала, Горм отчетливо слышал каждое слово.

Тетя Клара что-то пробормотала, но ее словГорм не разобрал. Мать тоже что-то пробормотала и заплакала еще сильнее. Потомона высморкалась.

— Тогда я все-таки выполню свой долг. Иостанусь ради детей. По крайней мере, до их конфирмации. Хотя больше всего мнехочется сейчас умереть. Умереть!

Тетя Клара еще что-то сказала ей, и мать почтиперестала плакать.

Горм подсчитал, сколько ему осталось доконфирмации. Около пяти лет. Пять лет — это долго. А что если он откажется отконфирмации? Мать, конечно, расстроится, но тогда она не сможет уехать. Отец жепросто уйдет в контору.

— Я поговорю с ним, — сказала тетя Клара.

— Не стоит. Будет только хуже. Он еще дольшестанет задерживаться в конторе. А ведь именно там... Жаль, что он не моряк. Онмог бы быть рыбаком. Или служить, как твой Эдвин.

— Там тоже всякое бывает, — сказала тетя Кларабесцветным голосом, каким иногда говорила с матерью. Словно была вовсе не на еестороне.

— Эти его вечные дела, — вздохнула мать.

Горм вспомнил, как мать говорила, что современем он возглавит отцовское дело. «Гранде & К°» со временем превратитсяв «Гранде & Сын». «Трикотаж, предметы для дома, мужская и женская одежда.Мебель в стиле модерн». Горм мысленно видел рекламные плакаты.Мать и тетя Клара продолжали тихо беседовать.

— Нет, Герхард не такой, он даже неприкоснется ни к чему грязному, — сказала тетя Клара.

Зачем отцу прикасаться к чему-то грязному?Горм стал вспоминать все, к чему прикасался отец: сигары, газета, столовыйприбор. Еще документы и книги. А вот салфеткой он никогда не пользовался. Послеего ухода она так и оставалась безукоризненно сложенной.

Однажды Горм прокрался в ванную, чтобыпосмотреть, как отец бреется. К чему он прикасается. Но отец только дружескикивнул головой, сперва — Горму, потом — на дверь. И все. Через несколько минутон, свежевыбритый, вышел из ванной.

Горм попытался представить себе, каково былобы прикоснуться к выбритой щеке отца или почувствовать на плече его руку.

Глядя на новый анорак"[5] Йоргена, Руфьчасто вспоминала мальчика из города.

Мать купила его в тот же день, когда Йоргенуудалили миндалины, а Руфи в голову угодил камень. По ее мнению, иначе и быть немогло: мало того, что Йорген лежал в больнице и ему должны были дать наркоз,так именно в этот I' |п. Руфи пробили голову камнем и доктору пришлось наложитьей три шва.

Эмиссар, напротив, считал, что все получилосьочень удачно; раз уж они все равно были в городе. А вот то, что мать купилаЙоргену такой дорогой анорак, ему не понравилось.

Руфь никому не рассказала о мальчике свелосипедом. Он был вроде не совсем настоящий. Правда, у нее на лбу осталасьметка, но ведь Руфь сама видела, что он попал в телеграфный столб!

Родители решили, что лоб ей разбили большиемальчики, хотя они клялись и божились, что только довезли ее до дому. Руфи быловсе равно, что думают взрослые.

Мальчик выглядел добрым. Или просто грустным?Руфь запомнила, что время от времени у него дергался уголок рта. Она хотеласпросить, отчего это. Но тут пришли большие мальчики. Жаль, что теперь она уженикогда не узнает, почему у него без всяких причин дергался уголок рта.

Если бы те мальчишки не пришли, он бынаверняка подержал велосипед за седло и научил ее кататься. Во всяком случае,она могла бы попросить его об этом. Скорее всего, они не стали бы бросать камнив столб. И ей не пробило бы камнем голову. Как все-таки это произошло? Ведь онже попал в столб!