Богатые девушки - Зильке Шойерман

Нетте сует руку в карман джинсов, достает смятую пачку, закуривает сигарету, тонкую, длинную серебристую трубочку, сияние в полутьме, курить до четырнадцати запрещено, белая пепельная полоска, серое колечко и рыжий огненный кончик. Она рисует в воздухе кружок. Огненный круг сигареты необычайно красив, сколько красоты в маленьком огоньке, она затягивается, долгим вдохом втягивая в себя эту красоту. Тьма на мгновение рассеивается, становится виден погружающийся в черноту мир, холодом вторгающийся в открытое окно. Там впереди навечно застыл зигзаг лесов. Маляры давно ушли. Половина дома окрашена заново — в нежный лимонно-желтый цвет, вторая пока осталась грязно-фиолетовой. В воздухе носятся редкие снежинки, одной вздумалось залететь в нос Нетте, но в последний момент этому воспротивился капризный ветер. Нетте хочется ощутить прикосновение снежинки, но желание это бессмысленно, как ее полет, и Нетте не разочарована, ибо разочарование так же бессмысленно. Она щелчком выбрасывает на улицу едва докуренную до половины сигарету и закрывает окно. Пора звонить.

55 70 600. В трубке каркающий голос Мари: «Алло, кто это?» Потом: «Ах, это ты, но что случилось, где ты?» Нетте представляет себе Мари у телефонного аппарата, как та, потея, играет телефонным шнуром и, глядя на дисплей, видит незнакомый номер. Нетте говорит, что присматривает за квартирой одной женщины, которая часто делает покупки у матери, фамилия дамы Папатц, «и Папатц боится воров, так как дом красят и он облеплен лесами, а самой Папатц надо в Париж».

Мари задумывается и замолкает, Мари — тугодум. Нетте вспоминается сцена в принадлежащем матери магазине одежды. Улли и она заехали за матерью, чтобы втроем пойти в пиццерию, но мать оказалась не готова, она подкалывала подол фрау Папатц — среди щеголяющих на шпильках толстух пошла мода на короткое. Потом Папатц заявила, что ей нужен homesitter на бесконечно долгие выходные. Почему бы таким не мог стать сильный молодой мужчина, вот Улли, да, он, и даже вместе со своей потрясающей сестрой… Homesitter! Нетте сразу воскликнула: «Нет!», потом еще раз, чтобы до госпожи дошло, но Улли тотчас сказал «да». Нетте посмотрела на часы. Комично, что Улли до сих пор нет — это притом, что он проявил такой интерес. Змеиная улыбка, дружеский тычок в бок, шепоток «сделаем — долгие выходные в укромном уголке».

— Мари! — Нетте начинает терять терпение. — В чем дело, ты не придешь?

— Смотреть видео?

— Со мной, — сказала Нетте. — Но тебе придется захватить видео с собой, я не могу здесь ничего найти, даже странно, зачем ей проигрыватель.

— Может быть, у нее какие-то особенные видео, которые она просто от тебя спрятала.

— Не, не думаю, — говорит Нетте, — ты бы тоже не подумала, если бы хоть раз ее увидела. — Она подумала о Папатц: ее парфюмерных пристрастиях, ее натянутой улыбке. Волосы на голове уложены в виде раковины, прическа открывала уши, похожие на аксессуары, на дополнение к вдетым в мочки серьгам. Нет, у такой женщины не может быть тайной жизни, как не может быть ее у рождественского бумажного сусального ангелочка, и Мари не стала углубляться в тему, ей просто что-то пришло в голову, определенно, ей что-то пришло в голову.

Нетте уже давно заметила, что Мари очень долго распаковывала мысли, пришедшие ей на ум. В таких случаях Мари начинала шумно дышать, фыркать и только потом произносила что-нибудь членораздельное. Теперь она — тоном обладательницы великой тайны, тайны по меньшей мере государственной — сообщила:

— Пожалуй, я кого-нибудь с собой приведу. Наверное, Даниэля, он в тебя втюрился по самые уши.

— Ну, давай, — отвечает Нетте. Даниэль очень мил, но то милое, что находила в нем Нетте, заключалось в том, что Даниэль, в определенном смысле, был никто. Взбитые сливки к пудингу. Добавка. Даниэль. Такой робкий. Совсем не такой, как Улли.

На другом конце провода снова шумно задышали. Мари думала.

— В восемь часов, — предложила она.

Нетте посмотрела на часы, толстый кусок черного пластика, браслет, больше похожий на собачий ошейник — он привязывал руку ко времени — тик-так — она любила часы без цифр за их ненавязчивость, неточность, за их круглые белые лица — время и без того нахально вторгалось в жизнь. Сейчас, должно быть, не позже половины седьмого. Взгляд Нетте перескакивает с циферблата на сустав. Большая плоская кость, Нетте щиплет себя за руку. Она здесь. Да, это так. Неужели она в этом сомневалась?

Мари снова громко пыхтела и сопела — теперь ей нужен был адрес. Нетте, наконец, дождалась, когда Мари положила трубку, и снова осталась одна. Однако, стоп, не одна, за спиной шевелилось что-то черное, какая-то чернильная клякса в форме большого кота. Нетте даже испугалась — она совсем про него забыла. Она сделала шаг к нему — кот, громко мурлыча, не сдвинулся с места. Она провела рукой по шерсти, нащупав в мехе утолщения, они казались пришитыми к бокам прядями — перс, естественно. Животное, не торопясь, изящно повернуло свою огромную треугольную голову. Царственная кошка.

Кота звали Мартин, эта Папатц представила его с такой гордостью в голосе, словно кот был ее личным изобретением, словно она сама родила его своим густо вымазанным красной помадой ртом, который жеманно открылся, чтобы произнести: «Аааа эээто Маааартиин. Вы должны его гладить». Нетте очень нравилось, когда к ней обращались на «вы».

Спортивная сумка лежала там, где Нетте ее бросила, рядом с пластиковым пакетом, в котором лежали учебники математики и английского — она не желала их видеть, при одном воспоминании ее охватывало раздражение — работа, числа, черные мелкие птичьи лапки на грубой бумаге. А этот английский — отвратительные, булькающие где-то в горле слова. Она слабо успевала по этим двум предметам, и книги всюду сопровождали ее, они всегда были с Нетте — в трамвае, в рюкзаке и на каникулах. Она сложила все на диван и прикрыла одеялом. «Если вам будет холодно сидеть у телевизора, завернитесь в plaids» — плед, бред, какая чушь, глупость, думает Нетте, но все же здесь шикарно, она садится на диван, обитый светлой кожей, осматривается, белые стены, картина, выполненная крошечными гвоздиками, двое с огромными головами, плоскими, как в комиксе, напольная ваза с ветками, африканские маски, стекло, хром, закругления, вся мебель без единого угла, белый стол-приставка, похожий на пятно пролитого молока — молока для кота, прекрасная квартира, но холодная и пустынная, декорации для какого-то спектакля, только Нетте не имеет понятия, какого именно.

Осталось еще около полутора часов, потом придут Мари и Даниэль. Этим она произведет впечатление на Улли — вот тебе, мы с друзьями устроили вечер просмотра видео. Осталось всего каких-то полтора часа.

Нетте купается. В воде ее груди выглядят гигантски огромными, как грибы-дождевики, круглые, белые с пятнами пены, они блестят, как груди звезд на РТЛ-2[1], и смотрят сосками на пальцы ног, ногти на ногах покрыты лаком от Папатц — от лунок до края. До чего сказочное занятие лежать в ванне Папатц, лежишь не в одной позе, словно в гробу, нет, папатц-ванна круглая и большая, в ней можно перемещаться во всех возможных направлениях. Вообще, все здорово. Пахнет розами и ванилью, на краю ванны галерея косметики: флакончики, тюбики, баночки, быстро высыхающий лак для ногтей разных цветов: светло-красный, темно-красный, красно-коричневый, пилки для ногтей, лосьон для ногтей, маски для лица, шампунь на водорослях, ополаскиватель для волос, средство ухода за волосами, крем для рук, крем для ног, лосьон для тела с коллагеном и ароматом ванили. Она отвинчивает крышечки и колпачки, смотрит на толстые круглые капсулы, справляется с блокированными крышками, она плещется в воде, нюхает, пробует на вкус, бросает в воду маленькие круглые жемчужины, они растворяются, вода становится маслянистой и желтоватой, Нетте, как Клеопатра, купается в золотистом ослином молоке, она прибавляет горячей воды, над ванной поднимается пар. Нетте хлопает себя по животу, глухие подводные шлепки, вода поднимается брызгами; Нетте похудела, диета помогла, она похудела. Дома она прибегала к трюкам, часами ходила по дому с одним и тем же куском кекса, а отец говорил, что девчонка может есть все, но ест только тогда, когда на нее смотрят, и остается поэтому худой, как драная кошка. Потом Нетте выбросила этот кусок кекса в мусорный контейнер, кекса-актера, кекса-лицедея, он выполнил свой долг. Спасибо и адью. Мои родители до того тупы, что у нас с тобой ничего не вышло.