Убежище - Реймонд Хаури

В Египте Эвелин встретили с распростертыми объятиями и сразу предложили огромное жалованье. Проблему представляли школы и система здравоохранения. Первый год жизни в Египте Эвелин разрывалась между работой и домом, пытаясь обеспечить дочке нормальные условия жизни, хотя и отдавала себе отчет: рано или поздно ей придется что-то предпринимать. Но когда в стране разразилась эпидемия холеры, Эвелин поняла: трехлетняя девочка подвергается смертельной опасности. Медицина находилась в ужасающем состоянии, каждый день умирали сотни детей, и Эвелин обязана была перевезти Миа в более надежное и спокойное место.

Эвелин не допускала и мысли, чтобы навсегда уехать с Ближнего Востока. Ее сестра Аделаида поставила ее перед трудным выбором. У нее с мужем был только один ребенок, девочка пятью годами старше Миа. Супруги страстно мечтали завести еще одного ребенка, но в результате осложнений после родов у Аделаиды больше не могло быть детей. Когда в тот год Эвелин приехала к ним на Рождество, они как раз подумывали взять ребенка из детского дома. И однажды вечером, сидя с сестрой перед окном и любуясь на пушистый снег, засыпавший пляж перед домом, Аделаида решилась и попросила сестру доверить ей воспитание Миа. Они были заботливыми и обеспеченными супругами — оба преподавали в колледже, — и Эвелин знала: в их семье Миа обретет любовь, покой и уют.

Супруги сдержали свое слово, и их дом стал для Миа родным. Она посещала колледж и, как это часто происходит, повзрослев, отдалилась от матери.

И тут вдруг подвернулся финикийский проект.

Исследование ДНК, чем занималась Миа, тесно связано с изучением древних скелетов историками и археологами. В проекте участвовали двое местных специалистов по истории финикийцев, но большую часть необходимых сведений она черпала у Эвелин. Так что с первого дня ее пребывания в Бейруте между ними установились прочные взаимоотношения, характерные скорее для друзей, чем для матери с дочерью.

Миа и рада была бы придать этим отношениям более теплый, родственный характер, но мать оказалась заядлым трудоголиком. И хотя Эвелин проявляла к жизни окружающих свойственный исследователю пытливый интерес, по характеру она оставалась довольно сдержанной и замкнутой. Миа унаследована от матери привлекательную внешность, но была куда более открытой и доверчивой — на взгляд Эвелин, даже чересчур доверчивой. И поначалу Миа нашла мать слишком сухой и отчужденной и решила, что если между ними сложатся хорошие деловые отношения, то и это уже хорошо. Но после нескольких поездок в районы отдаленных раскопок и пары ужинов с аракой в горных хижинах, Миа с радостным удивлением обнаружила — в деловитом и расчетливом экскаваторе, какой представлялась ей Эвелин Бишоп, бьется горячее сердце.

И сейчас это горячее человеческое сердце по неизвестным причинам преследовали какие-то люди.

Стараясь успокоиться, Миа сосредоточила взгляд на дороге. На какое-то мгновение она потеряла «мерс» из вида, затем он вновь появился впереди, отделенный от нее несколькими машинами, среди которых первым за ним следовал черный «БМВ».

Такси Эвелин обогнуло Ринг и направилось в сторону центра. Власти не жалели средств на восстановление разрушенного за время гражданской войны сердца старого города, и теперь в нем на каждом шагу встречались торговые пассажи и рестораны. «Мерседес» и «БМВ» мчались по улицам, как вдруг такси Миа застряло в плотном потоке на перекрестке, где скопились машины, двигавшиеся в трех разных направлениях, и она оказалась отрезанной от матери.

Миа как безумная умоляла и понукала водителя, который с трудом выбирался из пробки, задевая бампером другие машины. Сопровождаемые проклятиями и угрозами, они с трудом выбрались на свободную дорогу.

Однако по мере приближения к пешеходной зоне движение становилось еще более плотным, и им пришлось сбавить скорость. Миа увидела, как примерно в ста ярдах впереди Эвелин вышла из такси и пропала в толпе.

— Вон там, это она! — возбужденно закричала она, но тут же сникла, сообразив, что стоит в пробке. Между ней и Эвелин простиралось целое море крыш застопоренных машин, остановленных одним-единственным регулировщиком с внешностью библейского Моисея, в то время как с обеих сторон поперечной улицы хлынули сотни машин.

Миа пыталась найти просвет, куда они могли бы прорваться, и вдруг увидела, как андроид и его приятели вылезают из «БМВ», застрявшего в той же пробке, и протискиваются между машинами, направляясь следом за Эвелин. Вокруг кишели толпы людей — из-за страшного зноя здесь принято обедать в девять, а то и позже, а в такой мягкий октябрьский вечер все устремлялись в пешеходную зону с множеством ресторанов, открытых почти до утра. Миа оказалась перед необходимостью срочно принять решение. Одно дело — догонять Эвелин, находясь в относительной безопасности салона автомобиля, пусть и с довольно бестолковым водителем. И совершенно другое — догнать мать пешком и, возможно, привлечь к себе внимание ее преследователей.

Но могла ли она раздумывать?

Сунув водителю десять долларов — американские доллары являлись в Бейруте самой предпочтительной валютой, — Миа с отчаянно бьющимся сердцем выскочила из такси и стала зигзагами пробираться между вплотную стоящими машинами, надеясь, что дурное предчувствие ее обмануло, и лихорадочно соображая, как быть, если оно окажется верным.

С самого появления Фаруха в Забкине у Эвелин буквально голова пухла от множества вопросов. Верный своему слову, нервно затягиваясь сигаретой, он уже ждал ее у башни с часами, находившейся в центре на площади Этуаль.

Этой башне возрастом больше ста лет суждено было стать свидетелем жестокой гражданской войны, и она чудом уцелела, хотя стояла на печально известной Зеленой линии, отделявшей Западный Бейрут от Восточного. Почти пятнадцать лет ушло на то, чтобы тщательно восстановить каждый зубец замечательного образца турецкого зодчества, и вот она возвышается над городом, где вновь бурлят злоба и ненависть. На башне трепещут ливанские государственные флаги и транспаранты с антивоенными лозунгами, а ее фундамент покрывают граффити, изображающие ужасы недавней бойни.

Фарух выбрал удачное место для встречи. Площадь так и кишела людьми. Одни восхищенно замирали перед устремленной в высоту башней, другие направлялись в рестораны или магазины, третьи уже возвращались домой с покупками или увлеченно болтали по сотовым телефонам, не замечая ничего вокруг. В такой толпе легко затеряться, а именно это ему и требовалось. Плюсом было и то, что на краю площади располагалось здание парламента, вокруг которого расхаживали вооруженные солдаты.

Как только Эвелин подошла, он сразу погасил сигарету и, настороженно взглянув через ее плечо, повел ее от башни на одну из шумных торговых улиц, лучами разбегавшихся от центра.

Обойдясь без обмена приветствиями, Эвелин сразу спросила:

— Фарух, объясните же мне, что происходит? Почему вы считаете, что Хаджи Али погиб из-за всего этого? Что с ним случилось?

Фарух остановился на тихом углу у закрытой торговой галереи. Повернувшись к Эвелин, он дрожащими пальцами извлек и закурил очередную сигарету. Он помрачнел, подавленный тяжкими воспоминаниями.