Герой советского времени. История рабочего - Георгий Калиняк

Расплодились тысячи больших и малых спекулянтов, ворочающих сотнями тысяч рублей, а жажда [наживы] и страсть к наживе толкает их на новые аферы. Как и тогда, при НЭПе, расплодились растратчики, воры, взяточники, тунеядцы, бюрократы. Воруют оптом и в розницу на железных дорогах, магазинах, предприятиях, колхозах. Даже появился новый термин: не вор, а несун. Уже появились наши советские милиционеры, вскормленные на дрожжах мошенничества.

Иногда приходится удивляться тому, что рядом с передовой социальной теорией и действительностью уживается скопидомство, жадность, страсть к накопительству и обману, к захвату того, что принадлежит обществу. Больше того, как это ни странно, в стране действует мафия, которая пустила свои корни в государственные учреждения, вплоть до органов министерства внутренних дел. Эта мафия не ограничивается присвоением народного добра. Она стремится захватить политическую власть.

А если взглянуть шире, то удивляться вроде и нечему. Рост изобилия товаров рождает звериное чувство собственника, к тому же капиталистическое окружение вползает ужом со своей прогнившей совестью и моралью в человеческое сознание.

Эти проявления накопительства и жадности будут выползать из тайников человеческого сознания еще не одну сотню лет. И еще нужна не одна сотня лет, чтобы из нашего мышления, из нашей крови исчез вирус хапуги-собственника.

Через месяц после моего поступления на работу пришел ответ из Москвы. Нас вызывали на биржу труда. Там мне уже делать было нечего, а Леванта биржа направила в ЛИТ (Ленинградский институт труда). Так тогда высокопарно именовался прообраз будущих ФЗО[33].

В начале 1929 года мы, ученики, взбунтовались. Дело в том, что в конце рабочего дня мы убирали свое рабочее место, но наши хозяева заставляли нас убирать все помещение артели бесплатно. В один из дней мы отказались это делать. За это нас хотели уволить. Но рабочком[34] стал на нашу сторону, и увольнение не состоялось. Мы продолжали работать, но отношения были уже испорчены. Хозяева выжидали, чтобы нанести удар наверняка.

Вот и обнажилась вечная патологическая грань между трудом и капиталом. В конце мая нас всех уволили по сокращению штатов.

Увольнение привело к тому, что мы потеряли друг друга. Только в 1970 году Яша Хесин, будучи проездом в Ленинграде, узнал мой адрес. Но встреча не состоялась – меня не было дома, и я узнал [о его приезде] из письма Яши.

Эта первая трудовая школа – первая ступень в большую жизнь – незабываема. Я и теперь иногда прихожу на улицу Маяковского (бывшая Надеждинская) и у дома, где в подвальном помещении была наша мастерская, стою как в почетном карауле у своей юности, и сердце сжимается от горьких и сладких воспоминаний. Ведь жизнь уже прожита, а тогда было все впереди.

После увольнения я встал на учет на бирже труда. И мне назначили пособие по безработице в размере 11 рублей в месяц. Но я ни разу не получил это пособие. Через десять дней пришло направление на работу с биржи труда на завод «Электросила» в качестве ученика прессовщика.

Так начала сбываться моя мечта стать рабочим большого завода.

10

Это действительно был большой завод. На нем работало четыре тысячи человек. Завод располагался по обе стороны Московского шоссе. Если смотреть на юг в сторону Пулкова, то по левую сторону от заводских корпусов вдоль шоссе стояли четыре каменных дома и несколько деревянных развалюх. За ними простиралась заболоченная равнина и городская свалка. По правую сторону от завода находился учебный аэродром, а за ним лежала до самого Пулкова ровная как стол равнина с росшими кое-где кустиками и осинками.

Только узкая проезжая часть шоссе была покрыта булыжником, а остальная часть, где теперь [нрзб.] и великолепные растут липы, была летом пыльной, а весной и осенью утопала в грязи. По обеим сторонам шоссе были прорыты канавы с застойной зеленой водой. На откосах этих каналов обычно летом сидел рабочий люд, ожидая гудка в половине восьмого, когда начинался впуск на завод.

Я любил эти утренние часы, когда мощный хорал заводских и фабричных гудков бодрил и призывал к труду. Мы знали гудки по голосам. Вот нашему басовитому отвечает баритон завода им. Егорова. Нежно ноет фабрика «Скороход». Фальцетом звенит макаронная фабрика. А от залива, приглушенные расстоянием, нас приветствуют гудки Нарвской заставы.

Это была чудесная симфония, создающая рабочему человеку настрой на дневной труд. Сотни гудков по всему городу призывали к борьбе, творчеству, к работе.

Тут же у проходной стояли с корзинами наши кормилицы-женщины. Эти торговцы в разнос были также порождением НЭПа. Они торговали булочками, вареными яйцами, дешевой колбасой, бубликами. Только через несколько лет на заводе появилась столовая, а в больших цехах буфеты.

Таких торговок в городе было много. Они торговали не только у заводов и фабрик, но и на проспектах и больших улицах. Особенно они были активны на Невском проспекте (тогда проспект 25 Октября). При появлении милиционера торговки стремительно исчезали. Самой грозной фигурой для них был милиционер, стоящий на углу Невского проспекта и Садовой улицы, по кличке Петух. Это был человек небольшого роста, худощавый, но с орлиным взглядом. Он все замечал, если это был непорядок, нарушающий течение городской жизни. Когда он умер, его провожала многолюдная процессия, в которой находилось много торговок, так как он был широко известен как неподкупный законник и праведник.

Уличный бард про этих торговок сложил песню, которую любили петь эти женщины.

Купите бублики,

Горячие бублики.

Гоните рублики

Народ скорей.

И в ночь ненастную,

Меня несчастную,

Торговку частную

Ты пожалей.

Отец мой пьяница,

За рюмкой тянется.

А мать уборщица —

Какой позор.

Сестра гулящая

Совсем пропащая.

А брат-братишечка

Бандит и вор.

Купите бублики

Горячие бублики.

Гоните рублики

Народ скорей.

И в ночь ненастную

Меня несчастную,

Торговку частную

Ты пожалей.

Наши заводские торговки обладали одним хорошим качеством: они были милосердны.

За несколько дней до получки у многих молодых рабочих наступало безденежье, и торговки давали нам в кредит, не делая никаких записей. В получку подходишь к тете Насте и спрашиваешь: сколько должен? А в ответ: «Ты уж, миленький, сам считай. Где мне всех вас упомнить». И мы честно рассчитывались за съеденное.

В то время по стране начала шагать пятилетка (1929 г.). Расширялись старые заводы. Строились новые. Шла коллективизация в деревне. Завод «Электросила» был одним из растущих заводов. В прошлом, при царе на его территории располагалось пять заводиков: Сименса-Шуккерта, Зигам, Рекса, Литейный завод и Завод стальных вагонов. Все это объединила «Электросила» – Электромашиностроительный завод.