📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгИсторическая прозаКак Брежнев сменил Хрущева. Тайная история дворцового переворота - Леонид Млечин

Как Брежнев сменил Хрущева. Тайная история дворцового переворота - Леонид Млечин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 18 ... 114
Перейти на страницу:

— Конечно, то, как был поставлен на съезде вопрос о культе личности, резко, но справедливо, вызвало много кривотолков. Врагам удалось получить текст доклада о культе личности и потом основательно его извратить…

Когда предложили переименовать Сталинские премии, Никита Сергеевич возразил:

— А зачем? Да если бы я имел Сталинскую премию, то с гордостью носил это звание.

На приеме по случаю нового, 1957 года неожиданно провозгласил тост за Сталина. 6 ноября выступал на сессии Верховного Совета, посвященной 40-летию Октябрьской революции:

— Критикуя неправильные стороны деятельности Сталина, партия боролась и будет бороться со всеми, кто будет клеветать на Сталина, кто под видом критики культа личности неправильно, извращенно изображает весь исторический период деятельности нашей партии, когда во главе Центрального комитета был И. В. Сталин. Как преданный марксист-ленинист и стойкий революционер, Сталин займет должное место в истории. Наша партия и советский народ будут помнить Сталина и воздавать ему должное.

Никита Сергеевич стал, как говорят моряки, отрабатывать назад.

Хрущев прекратил массовые репрессии. Лагеря опустели. Ему претили сталинские преступления, но следующим шагом должна была стать полная смена кадров, расставание с теми, кто так или иначе соучаствовал в этой преступной политике. Но убрали только самые одиозные фигуры.

Первому секретарю приносили документы о соучастниках сталинских репрессий. Там значились имена людей, сохранявших высокие посты. Никита Сергеевич как политик делал циничный выбор: тех, кто еще был нужен, оставлял, с остальными расставался. Эта двойственность сказывалась во всем. Люди, которых следовало посадить на скамью подсудимых, сохранили руководящие посты. Могли они искренне бороться за преодоление преступного прошлого?

«Тот факт, что господин Хрущев на последнем партийном съезде осудил мертвого Сталина, многие сочли признаком изменения идеологии, — отмечал министр иностранных дел ФРГ Генрих фон Брентано. — А что, собственно, случилось? Люди, которые в течение десятилетий были ближайшими сотрудниками и сообщниками некоего господина Сталина, теперь, проявляя прямо-таки отвратительную лживость и лицемерие, отмежевываются от того, что они делали при нем и вместе с ним».

И тем более Хрущев не в состоянии был осудить саму политическую систему, которая сделала эти преступления возможными.

Смысл хрущевского доклада сводился к тому, что вся вина за преступления ложится на Сталина и нескольких его подручных — Берию и Абакумова. А члены политбюро ни о чем не подозревали. Главное было не допустить и мысли о том, что массовые репрессии стали порождением сталинской системы. Ведь в таком случае следовало бы ставить вопрос о демонтаже всей системы. Поэтому в Москве так не понравились слова лидера итальянских коммунистов Пальмиро Тольятти о том, что сталинизм — не опухоль, случайно возникшая на здоровом теле, а признак процесса, который привел к вырождению отдельных частей социалистического организма: «Ошибки Сталина, вне всякого сомнения, были связаны с чрезмерным увеличением роли чиновничьего аппарата в политической и экономической жизни Советского Союза, возможно, прежде всего в самой партии».

На серьезные политические реформы Хрущев не решился. Не мог себе представить реальную демократизацию, рыночную экономику или свободу слова, которую танками подавил в 1956 году в Венгрии. И для его окружения — людей необразованных и ограниченных, не представляющих себе жизни по другую сторону железного занавеса, — все это было каким-то проклятием.

А ведь если бы он решился дать стране экономическую свободу, то мог бы осуществить то, что позже удастся в Китае Дэн Сяопину, поклоннику советского НЭПа. В деревне еще оставался крестьянин, умеющий и желающий трудиться. А в городах — искренне верящие в социализм молодые люди.

Но не решился. И все же динамичная политика Хрущева открыла новые возможности. Не случайно хрущевские годы стали временем расцвета литературы и кинематографа. Молодежь откликнулась на его порыв к искренности. Освобожденное от страха и сталинских оков общество ожило.

«Когда стал известен секретный доклад Хрущева о культе Сталина, — писал известный литературный критик Владимир Яковлевич Лакшин, в ту пору пользовавшийся немалым авторитетом у новой культурной аудитории, — возникло ощущение, что мы становимся свидетелями небывалых событий. Привычно поскрипывавшее в медлительном качании колесо истории вдруг сделало первый видимый нам оборот и закрутилось, сверкая спицами, обещая и нас, молодых, втянуть в свой обод, суля движение, перемены — жизнь».

Но Хрущев не переступил через социалистические догмы. И шанс был утрачен.

Никита Сергеевич посочувствовал работникам идеологического фронта, которым пришлось развернуться на сто восемьдесят градусов и критиковать то, что они столько лет восхваляли:

— Очень многие товарищи — бедняги (пусть они на меня за это не обижаются), работающие на различных участках идеологического фронта, сами замазаны в этом деле.

Но именно признаки вольнодумства в обществе породили антихрущевские настроения истеблишмента: антисталинская критика разрушительна для социализма, и эту критику надо остановить.

Мнения в руководстве страны разделились. Хрущева поддержал министр обороны маршал Жуков. Он добивался в первую очередь восстановления справедливости в отношении расстрелянных и посаженных военных. Поставил вопрос о реабилитации красноармейцев, попавших в плен, а потом из немецких лагерей угодивших в советские.

Георгий Константинович, пожалуй, первым рассказал о том, как Сталин и его подручные утверждали расстрельные списки.

— Мы верили этим людям, — говорил Жуков, — носили их портреты, а с их рук капает кровь… Они, засучив рукава, с топором в руках рубили головы… Как скот, по списку гнали на бойню: быков столько-то, коров столько-то, овец столько-то… Если бы только народ знал правду, то встречал бы их не аплодисментами, а камнями.

Министр обороны предъявил членам ЦК архивные документы. Например, 12 ноября 1938 года — в один день — Сталин и Молотов санкционировали расстрел трех тысяч ста шестидесяти семи человек. Жуков требовал ответа от сидевшего здесь же Молотова:

— Скажи, почему все обвинения делались только на основе личных признаний тех, кто арестовывался? А эти признания добывались в результате истязаний. На каком основании было принято решение о том, чтобы арестованных бить и вымогать у них показания? Кто подписал этот документ о допросах и избиениях?

Никто не хотел отвечать на этот вопрос.

Довольно быстро партийные секретари сообразили, что, разрешив критиковать Сталина и преступления его эпохи, они открывают возможность обсуждать и критиковать и нынешнюю власть, и саму систему. Теперь уже в разоблачении сталинских преступлений видели одни неприятности, и ЦК занялся ликвидацией идеологического ущерба.

27 февраля 1964 года Твардовский записал в дневнике:

«Мне ясна позиция этих кадров. Они дисциплинированны, они не критикуют решений съездов, указаний Никиты Сергеевича, они молчат, но в душе верят, что «смутное время», «вольности» — все это минется, а тот дух и та буква останется…

1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 18 ... 114
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?