А вот и Полетта - Барбара Константин

Марселина.

Суббота, рынок подходит к концу.

Загрузив все свои ящики в повозку, Марселина едет повидать Ги. Стучит в дверь, он не открывает. В доме тихо. Она делает круг, проходит через сад, стучит в окно, как когда-то, когда заходила за Габи, чтобы идти в библиотеку. Прижавшись к стеклу, она различает силуэт. Ги сидит за кухонным столом, уставившись в пустоту и ни на что не реагируя. Она толкает дверь, садится рядом с ним. Терпеливо ждет, пока он повернет голову и посмотрит на нее. Глаза у него запали, словно обратились внутрь. Голос как тонкая струйка.

– Больше нет смысла.

Ему не стыдно сказать это ей, она знает, что он чувствует. Однажды Габи рассказала ему, в чем боль ее жизни.

Она гладит его по руке. Говорит совсем тихо:

– Думаю, ей бы хотелось, чтобы вы еще немного постарались.

Он не хочет плакать перед ней. Быстро встает и выходит из кухни.

– Марселина, вас не затруднит поставить чайник? Я всего на минутку. Вы же попьете со мной чаю…

Мирей.

Воскресный вечер.

Дети уже в постели. Еще рано, и спать ей не хочется. Она решает подмести за стойкой.

Ролан уже поднялся в спальню. Она слышит, как он набирает номер по телефону и говорит: Привет, пап. Просто смешно, в его-то возрасте! Она на него злится. И за это, и за все остальное. А главное – за то, что он так и не понял, как трудно ей сейчас оставаться одной. Ладно, черт с ними, с лекарствами, нальет-ка она себе стаканчик шерри. Выпивает его залпом. Смотрит еще раз на часы. Полдевятого. Нормально.

Она подъезжает к дверям Ги и Габи. Вот еще одна вещь, к которой придется привыкнуть. Теперь она должна думать: к дверям Ги, и только. Все это просто сбивает с толку.

Ставни закрыты, ни одного лучика света. Она стучит. Ничего. Обходит дом, идет через сад, стучит в окно кухни. По-прежнему ничего. Нажимает на дверную ручку, дверь открывается. Она зовет. Ответа нет. Зажигает свет, оглядывает беспорядок, гору грязной посуды в раковине, остатки еды на столе, грязную одежду, брошенную прямо на пол.

Никогда еще она не видела этот дом в таком состоянии.

Она бегом поднимается наверх, рывком распахивает дверь спальни, видит, что Ги лежит на кровати совсем одетый, и вскрикивает. Он подскакивает и поворачивается к ней:

– Я не слышал, как ты вошла. Что случилось, Мирей? Чего ты кричишь?

Да ничего. Ей нужно было увидеть его, вот и все. Она забеспокоилась, потому что он не отвечал на звонки, и еще весь этот беспорядок немного выбил ее из колеи. Вот она и поднялась. А когда увидела, как он тут лежит, одетый, она вдруг подумала… что он умер. Они спустились на кухню, ей нужно было что-то выпить. Он предложил рюмочку шерри. Она предпочла воду, из-за таблеток. Выпила залпом. Теперь лучше. Ласково его поцеловала, сказала, чтоб он не беспокоился, все наладится.

Сейчас она вернется домой, а завтра приедет помочь все убрать.

– Привет, пап.

– Это ты, Ролан?

– Ну да. А кто еще может тебе звонить?

– Мог быть Лионель из Австралии.

– А когда он звонил последний раз?

– Не припомню, кажется, в прошлый сочельник. Ну, чем обязан?

– Ничего особенного. Вот уже несколько дней я не видел, как ты сидишь на террасе в кафе напротив и пытаешься заставить девиц споткнуться, ну я и подумал… Все в порядке?

– Да-да, полный порядок.

– Тебе не очень скучно одному?

– Да нет, совсем не скучно.

– Нашел чем заняться?

– У меня куча дел.

– Ага.

– А ты? Как ресторан?

– Нормально.

– А дети?

– Нормально, нормально.

– А Мирей?

– Она снова взялась за работу, ее это отвлекает. Доктор Любен все же прописал ей антидепрессанты, ты в курсе.

– Любен? Его еще не упекли в каталажку?

– Всякий раз… Наверное, лучше не трогать эту тему.

– Ты прав. В любом случае очень мило, что ты позвонил.

– Это же нормально, пап.

– Все равно мило. Скажи, Ролан, ты знаешь, что твои сыновья в возрасте шести и восьми лет зовут меня Фердинанд. Ты не думаешь, что…

– Погоди, в чем проблема? Тебя смущает, что я называю тебя папой, так?

– Нет, но в сорок пять лет можно бы придумать…

– При чем тут возраст? Все равно я не могу называть тебя по-другому, уже слишком поздно. И потом, это же уму непостижимо. Я звоню, чтобы узнать, как у тебя дела, и бац – на тебе по зубам! Всегда готов к атаке, да? Ладно, извини, я совершенно вымотался. Сейчас полдевятого, я пошел спать. Так что привет, па… Ферд… Да что за черт, ну не могу я.

– Не важно, Ролан. Добрый ночи, сынок.

Фердинанд снова усаживается за кухонный стол.

Сегодня очередь Марселины готовить ужин.

Она использует только овощи со своего огорода, мед своих пчел и яйца своих кур. Как-то она объяснила, что ей не хватает духу убивать животных, которых она вырастила, она привязывается к ним, и ничего тут не поделать. Так что проблема решена раз и навсегда: она просто не ест мяса, оно и куда полезней. Он не стал задавать лишних вопросов, конечно, но понял, что главное – у нее нет средств его покупать. Потому что тремя днями раньше он приготовил курицу и она прекрасно ее съела. И даже похвалила вкус.

Но теперь он знает о ней побольше. Она полька, а вовсе не русская или венгерка, как он думал, имя ее Марселина, но все зовут ее Марселин, она лет двадцать прожила здесь замужем, вот потому и говорит так хорошо и почти без акцента, и еще она работала во многих странах, когда была музыкантшей. Ему бы очень хотелось узнать, почему она это бросила, но спросить он не осмеливается. Наверняка что-то серьезное. А сейчас не лучший момент, чтобы вспоминать о тяжелом, и так хватает.

Она ставит блюдо на стол. Он морщится.

– Вы не любите брюкву?

– Нет, это она меня не любит.

– Я добавила немного соды.

– Да, а зачем?

– Она убирает нежелательные последствия… чтоб не пучило.

– И вы действительно думаете, что это сработает?

– Сами увидите разницу…

– Надеюсь.

Она смеется:

– А если что не так, после ужина выйдем попить кофе на воздух. Так вам будет спокойней. Надеюсь, дождя больше не будет.

Фердинанд думает о Генриетте. С ней они никогда на эту тему не шутили.

После ужина они действительно вышли. Но не из-за брюквы – сода и впрямь довольно эффективна против газов, – а потому, что Корнелиус шумно потребовал капельку внимания. Он очень независимый осел, который заходит и выходит из своего стойла когда захочет, разгуливает по всему хозяйству, много времени проводит за изучением различных способов открывания дверей и всяких задвижек, особенно тех, которые ведут в огород, но на ночь глядя он желает, чтобы его навестили и сказали «спокойной ночи» перед сном. Как ребенок.