На балу грёз - Дэй Леклер

В ее глазах золотой закат угас и спустилась непроглядная тьма.

Ворота ада открылись перед ним.

— Не приехал?

Из дома вышел отец и направился Элле навстречу.

Она стояла в центре поляны — той самой, осмеянной Рафом, — и смотрела на луну. Через неделю полнолуние, второе после «Золушкиного бала», — лишнее напоминание о той роковой ночи. Запрокинутое лицо Эллы купалось в золотистом свете. Может, и Раф сейчас смотрит на ночное небо Коста-Рики?

— Нет, милая, не приехал. Но не думай, что он не вспоминает о тебе.

— Почему? — Элла обернулась. — Потому что позвал тебя с мамой на церемонию? Прости, это не довод.

Дональд вздохнул так, словно скрипнула столетняя сосна.

— Когда Раф позвонил из фойе «Гранд-Отеля», я впервые услышал голос, в котором было столько муки. Раф не просил приехать за тобой — приказывал. — Дональд слегка сжал плечи дочери. — Не подчинись я этому требованию, боюсь, он самолично приволок бы меня в гостиницу.

— Вряд ли. Когда ты приехал, он давно летел в Коста-Рику.

— Нет, не летел. Элла вскинула голову.

— Я видел Рафа. У отеля. Сидел в такси. Курил. Верно, ждал, когда я заберу тебя.

— Нет. — Элла покачала головой. — Ты обознался. Раф не курит.

— А тогда курил. Я видел.

— И к чему ты все это рассказал, папа?

— Видишь ли… если есть на свете человек, который бы нуждался в вере, это Раф Бомонт.

Элла улыбнулась. Надо же, ее муж еще вызывает у нее улыбку.

— Вера ему не нужна. Как и волшебство, и чудеса, и любовь.

— Тогда не отвергал бы. Пойми, верить в то, что нельзя попробовать на зуб, — это все равно что признать: ты не все можешь. Раф — как тот человек, у которого однажды выбили почву из-под ног и который дал себе зарок: больше — никогда.

— Как это было? — Элла озадачилась. — Раф не говорил ни о чем подобном.

— Немудрено. Возможно, когда-нибудь. Если любишь, то отдаешь любимому все — сердце, тело, душу. И ты зависим и уязвим: как распорядятся твоими дарами, предугадать нельзя. — Дональд всезнающе улыбнулся. — Знакомо?

— Значит, Раф любит меня? — В глазах Эллы заиграли лучики надежды. — Но боится, что перестанет быть хозяином своей судьбы?

— Точно не знаю. Спроси его. Но я уверен в одном: ты нужна ему, ты — единственная, кто достучится до него. А сама ты, — Дональд вопросительно поднял седую бровь, — этого хочешь?

— Еще как хочу! — выпалила Элла.

Дональд рассмеялся и обнял ее за плечи.

— Тогда живо собирай чемодан, заказывай билет и вперед!

— Полный! — Дочь восхищенно смотрела на отца.

* * *

Раф любовался луной. Его мысли были поглощены Эллой. Вечно Эллой. Чертыхнувшись, он глубоко затянулся. Из дома вышла сестра, подошла к нему и взяла под руку. Раф бросил окурок и раздавил каблуком.

— Уже поздно, а ты не спишь?

— Думаю о тебе. Ты ходишь такой угрюмый. Не подступишься. Не в этом ли дело? — Шейн поймала его за кисть и потерла простое кольцо на безымянном пальце. — Откуда, не расскажешь?

— Потом.

— Ты что, женился?

Раф нехотя кивнул.

— Твое кольцо мне чем-то странно знакомо. — Шейн из-под ресниц взглянула на брата — Раф как воды в рот набрал — и выдала: — Оно сделано из билета на «Золушкин бал»? Из моего билета?

— Да, из твоего.

— А второе у кого?

Раф упорно молчал. Шейн закатила глаза. И вдруг изумленно раскрыла рот.

— Боже, ты женился на Элле?!

— Не бери в голову. Самое главное, Шейн, с балами, этим искушением для тебя, покончено.

— Да плевать мне на балы! Мне Эллу жалко! Как ты мог?! Как ты мог так поступить с ней?!

— Другого пути не было. — Раф вытащил из кармана мятую пачку — оставалась последняя сигарета — и закурил, глубоко втягивая едкий дым. — Я женился на ней и бросил. Забрал с собой все ее надежды и мечты, оставив лишь боль и отчаяние. — От Рафа веяло холодом. — Равноценный обмен, не находишь?

— Раф, зачем? — Шейн вынула руку из-под его локтя и заглянула брату в лицо. — Зачем нужно так обижать ее? Зачем тебе вообще надо обижать других?! — Впервые за долгие годы Раф увидел, как в сестре взыграл характер, как сверкнули ее черные глаза. — Я ненавижу тебя за это, — бросила она и помчалась к дому.

— Так и надо, mi pequehd[13]. — Раф припал к сигарете и нервно затянулся. — Другого и не жду.

* * *

Поздно утром в день Нового года Элла Бомонт распахнула двери коста-риканского международного аэропорта «Хуан Сантамария» — и очутилась в центре толпы мальчишек.

— Отнести чемоданы, Senora? — выкрикнул один и крепко вцепился в самый большой.

— Колоны[14]! Колоны! Меняю! — загорланил второй.

— Такси! Такси! — надрывался третий.

Элла, смущенно улыбаясь, переводила взгляд с одной страждущей рожицы на другую.

— Ну, хорошо.

Как по команде, два мальчугана прыснули в стороны, третий подхватил оставшиеся сумки и заторопил, вытягивая подбородок в сторону обочины:

— Туда, Senora!

— Хочешь, помогу?

Ее смерили таким взглядом, что Элла прикусила язык и послушно засеменила. Как неловко: мальчишка от силы лет десяти один тащит ее поклажу. Но, осмотревшись, она поняла — здесь это обычное дело: весь тротуар был заполнен ребятишками школьного возраста, осаждавшими прилетевших туристов.

— Мне нужно такси или автобус до города… — Элла вытащила из сумочки брачную заявку Рафа и сверилась с названием места, — до Милагро, Ты знаешь, где это?

— Si, Diego! — крикнул мальчуган одному из тех, кто на выходе атаковал Эллу. — Ve, trae a Marvin[15].

Вернулся постреленок, предлагавший колоны, вместе с молодцом лет двадцати.

— Хотите купить тико деньги, Senora? — обратился тот.

Тико — Раф как-то растолковал — значит «костариканские».

— Да-да.

Сделка благополучно совершилась. И Элле сразу представился Раф, когда узнает, а он узнает, что она рискнула обратиться не в банк, а к уличному меняле. Colones не хотели влезать в кошелек, а уже появился Диего с водителем.