Тебе конец, хапуга! - Кирилл Казанцев
Шрифт:
Интервал:
– Да пошел ты! – Домовладелец пихнул Пефтиева в грудь.
Но тут уже не дремали омоновцы – только дожидавшиеся подобного развития событий. Они схватили мужчину, заломили ему руки. Жители поселка не рисковали подходить близко – помнили, чем все кончилось в прошлый раз. Да и лица некоторых омоновцев с того времени запомнили.
Мужчина дернулся, ругнулся матом.
– За оскорбление при исполнении, – вырвалось у одного из омоновцев, и он с размаху ударил домовладельца в живот.
Бедняга сник и его тут же поволокли к автозаку.
– Извините, Владимир Рудольфович, – сменил тон Пефтиев, брезгливо оттирая ногтем пятно краски со своего запястья. – Вы не обращайте внимания – работайте. Вам больше не будут мешать.
Из толпы обитателей поселка выбрался Новицкий.
– Эй, фашисты! – окрикнул он омоновцев. – Вы с кем, с ними или с народом? На кого руку подняли? На трудягу?
– Ты кого фашистом назвал? – Командир ОМОНа двинулся на ветерана, немецкая каска висела у него на сгибе локтя.
– Тебя и назвал, и холуев твоих. Фашисты вы и есть. Повязки со свастикой нацепили и в немецкой форме со «шмайсерами» ходите. Как мне вас еще называть?
Пефтиев понял, что ситуация накаляется, и уже пожалел о том, что решил помочь Карпову с выбором натуры.
– Не связывайтесь, – шепнул он командиру ОМОНа. – Просто оцепите участок и никого не пропускайте.
Омоновец подошел вплотную к Новицкому и только сейчас оценил рост и комплекцию ветерана. Тот был еще хоть куда: плечистый, крепкий и сантиметров на пять выше него.
– Ладно, дед. С формой неувязочка вышла, – процедил сквозь зубы офицер. – А это тебе, чтоб ты не сомневался. – Он достал удостоверение и показал его Новицкому. – Больше вопросов нет? Заодно предупреждаю об ответственности за неподчинение законным требованиям правоохранителей. Всем разойтись!
– Повидал я таких, как ты, на своем веку. И в гестапо меня на допрос водили, и полицаи за руки к балке подвешивали, – прищурился Новицкий. – Но и я в долгу не остался. Даже точно сказать не могу, скольких сволочей и карателей на тот свет отправил. Тринадцать лет мне тогда было, когда со счету сбился.
Омоновец отвел взгляд и хмуро промычал:
– Не скапливаться, разойтись.
– И еще, – произнес бывший партизан. – Сами каратели повязок со свастикой не носили, только полицаи-бобики. Это я тебе как очевидец говорю.
Заслышав это, Владимир Рудольфович оживился:
– Может, вы нас проконсультируете еще по парочке вопросов?
Новицкий ничего не ответил – только демонстративно сплюнул на пыльную землю и отошел к другим членам кооператива.
– Прикольный старичок, – прощебетала Ася и тут же дернула за рукав Мандрыкина. – Достань-ка мороженое из холодильника в багажнике. А вы будете? – обратилась она к Ларину. – Жарко ведь. А я так люблю холодненькое в жару полизать.
Андрею самому хотелось плюнуть на землю, как это сделал Новицкий, и отойти к нормальным людям. Но приходилось стоять рядом с теми, кто был ему уже противен. Утешала лишь мысль, что он здесь не просто так, не для удовольствия, а на задании, полученном от Павла Игнатьевича Дугина.
– Нет, спасибо, – сухо ответил он. – Не люблю сладкого.
– Зря не соглашаетесь. Я, как и Ася, большой любитель сладенькое полизать. – Мандрыкин уже вытащил из багажника переносной автомобильный холодильник и предлагал Мокрицкой мороженое на выбор.
Андрей даже не стал смотреть на то, что из сладенького и холодненького Мокрицкой по вкусу. А вот Владимир Рудольфович уже буквально впал в художественный транс.
– Погода и освещение уходят. Снимать надо прямо сейчас. Это же фантастика какая! А светотени! Такие и импрессионистам не снились. Какие там, на хрен, Дега с Моне… Быстро затоптать цветы на клумбе. Таких во время войны не делали. И умывальник на заднем плане на хрен убрать. Кто на Смоленщине в сороковые годы фаянсовые умывальники по деревням ставил? Быстро, быстро.
Возбуждение режиссера передалось даже омоновцам. Хоть они и не обязаны были этого делать, но принялись топтаться сапогами по клумбе, уничтожая цветы, крушить фаянсовый умывальник топорами. Оператор уже возносился на кране, припав к окуляру.
– Что-нибудь белое мне выставите, чтобы цветоделение отрегулировать, – просил он, но его услышала лишь Мокрицкая, потому как, очутившись на съемках, тоже слегка «отравилась» искусством.
Она рванула на груди жилетку, обнажив белоснежную блузку.
– Такой белый цвет вам подойдет? – крикнула она оператору.
Тот развернул камеру, прицелился на грудь молодой особы и вскинул ладонь – мол, подойдет, все в порядке.
Съемочная группа работала слаженно и быстро. Уже вертел лопастями ветродуй, рокотал дизель лихтвагена. Оператор регулировал обороты, ведь нужен был не ураган.
– Мотор! – закричал в мегафон Карпов и покосился на небо, проверяя – не слишком ли низко стоит солнце.
Под объектив камеры выбежала ассистентка, щелкнула электронной хлопушкой и тут же убежала из кадра.
– Огнемет пошел, огнемет! – Голос Карпова гремел в притихшем дачном поселке, и он вполне мог бы обойтись без мегафона.
Пожарный расчет эмчеэсников застыл у машины, готовый в случае чего отрезать огонь, если будет угроза, что его перебросит на соседние здания. Ранцевый огнемет плюнул огнем. Пламя ударило под крышу.
– Еще! Еще! – ревел страшным голосом Владимир Рудольфович. – Поддайте жару!
Изба занялась. Смолистые бревна зардели углем. Лопнуло и рассыпалось от жара оконное стекло. Ветродуй вгонял пламя внутрь дома. Огненные языки уже лизали крышу. Стрелял и разлетался огненными брызгами старый шифер. Адски горячий воздух волнами накатывал на людей, заставляя их отступать. Режиссер восседал в своем походном кресле и смотрел на пожар с видом римского императора Нерона, созерцающего зрелище подожженного по его приказу Вечного города.
– Хорошо получается? – осведомился у маэстро Пефтиев.
– Лучше некуда, – отозвался Карпов. – Внушает. В фильме сцена пойдет под музыку – болеро Равеля. Пламя и оркестр. А потом тишина. Звенящая тишина. Я уже вижу конец сцены. Наплывает дым, и тишину пробивает тиканье часов. Символ уходящего времени, утекающей жизни. Дым рассеивается, и зритель видит крупно – на обгоревшей груше в саду возле черных головешек висят простенькие жестяные ходики. Они почернели, краска на них вздулась. Тик-так, тик-так… Качается и затихает маятник.
– Вы это видите? – шепотом поинтересовался Пефтиев.
– Так же четко, как вас, – тихо отозвался режиссер, а затем абсолютно буднично обратился к Ларину: – Андрей, мне нужны жестяные ходики, старые, с гирьками-шишками и с кукушкой. Доснимем их завтра.
– Сделаем, – пообещал Ларин.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!