Сарацины. От древнейших времен до падения Багдада - Артур Джилман

Он одержал верх над своими страхами и сомнениями и, возликовав, произнес:

(Перевод Б. Шидфара)

Новый пророк, восприняв свою миссию, казалось, забыл обо всем остальном. Он постился и молился, с чего и началось его продвижение к возложенной на него задаче. И крепка была вера в его душе, что Аллах в должный час даст ему свое благословение. Он не спешил запрещать идолопоклонство, но при этом он, не колеблясь, прочно держался принципов, которые принял. Он продолжал уходить высоко в горы и в глубокие темные долины, где молился и соблюдал пост; и однажды, во время одного из подобных отшельнических уединений, он повстречал своего дядю Абу Талиба.

«Что привело тебя сюда? — спросил его дядя. — Какую религию ты исповедуешь?»

«Я верую в Аллаха, в ангелов Его и Его пророков, — отвечал сын Абдаллы. — В религию Авраама. Аллах наказал мне проповедовать это людям, побуждая их принять эту веру. Ничто не было бы столь достойно тебя, как принять истинную веру и помочь мне распространять ее».

«Сын брата моего, — отвечал Абу Талиб. — Никогда я не отрекусь от веры моих праотцев, но случись, что ты подвергнешься нападению, я буду защищать тебя». И повернувшись к Али, своему сыну, он добавил: «Мухаммед никогда не поведет тебя путем неправедным. Можешь, не сомневаясь, следовать любому совету, который он тебе преподаст».

История до краев полна обломков тех религиозных систем, от которых человечество, по мере своего развития, отказалось. Удел пророка не из легких. Он может сколько угодно играть на дудке, да только публика вправе отказаться маршировать под его музыку. Выработать далеко идущие, добротные планы сравнительно легко — гораздо труднее их осуществить. Всего труднее пророку быть услышанным собственными сородичами и соплеменниками: среди них те, кто знал его младенцем, ребенком, подрастающим молодым человеком и наконец взрослым мужчиной, подверженным всем противоречиям и слабостям, которые свойственны людям. И все-таки Мухаммед, безграмотный араб, бывший погонщик верблюдов у вдовы Кадиджи, рискнул. Он, не умевший, возможно, и расписаться, счел себя не просто учителем, но единственным учителем, которого надлежало слушать в вопросах величайшей для человеческого общества серьезности, — урегулирования отношений первоочередного порядка в исполнении долга перед Всевышним. Было ли то фактом вопиющей дерзости или — проявлением веры, достойной самого искреннего восхищения?

В случае успеха попытка Мухаммеда могла привести к тому, что торговая мощь родного города будет подорвана, иссякнет источник благосостояния для всего племени. Он положит конец поклонению тремстам шестидесяти пяти божествам Каабы, отворотит от нее тысячи паломников, уничтожит самую потребность в ней, так много лет служившую поддержкой для Курайшитов, которые принимали в городе бесчисленные караваны. Они пролагали непростые пути среди высушенных русел рек, через пустыни — от Хадрамавта и Акабы, Неджда и Йемена, к храму, где покоился священный черный камень, упавший с неба во времена праотцев.

Не нужно было обладать мудростью провидца, чтобы понять: каждый из Курайшитов, если понадобится, станет сопротивляться учению и бороться против него до последнего вздоха. Они будут кричать, наподобие серебряных дел мастеров из Эфеса: «Да возвеличится Кааба Мекки!» (поскольку она приносила им немалый доход).[33] Поклонение Каабе отвечало не только религиозным чувствам сотен тысяч жителей Аравийского полуострова и меркантильным интересам всех членов Курайшитского рода: на нем кормилось немало мекканцев и, в не меньшей степени, те, кто на протяжении тысяч миль долгого караванного пути оказывал услуги погонщикам.

Кадиджа готова была дать своему супругу заверения в верности той религии, которую он исповедовал: она никогда не отказывала ему ни в моральной поддержке, ни в одобрении. Как мы видим, и престарелый Барака готов был признать то, что провозглашал Мухаммед. Эти двое и составляли ядро новой религии, ставшей впоследствии известной как ислам, то есть учение о правоверном человеке, мусульманине, поборнике справедливости, учение о полном подчинении воле Аллаха.

Вскоре Кадиджа передала мужу слова Бараки, возвратившегося в город из поездки в горы, об его намерении выполнить первейший долг — совершить «таваф», семикратно обойти Каабу. Туда отправился Мухаммед, чтобы встретиться с Баракой и передать дополнительные подробности своего последнего видения. Выслушав его, старик заверил Мухаммеда, что тому действительно суждено быть пророком, но и предупредил, что его ждут гонения и неизбежные страдания. Вскоре после этого, во время разговора с Мухаммедом, Барака умер.

Пророк тем временем получил новые откровения от архангела Джабраила. Его вера в единого Бога стала тверже, и он укрепился в решимости смело противостоять всем опасностям и невзгодам, если понадобится, чтобы возгласить человечеству божественную волю. Он в точности повторил Кадидже все откровения Джабраила, и она тут же принялась совершать обряды, которые впоследствии стали для ислама основополагающими. Ее утешения и советы помогали ему, когда его встретили насмешки и резкий, категорический отказ сограждан.

Постепенно и под большим секретом он вел переговоры с немногими близкими ему людьми, в том числе с Али, младшим сыном Абу Талиба, и тот, естественно, оказался одним из первых, кто ему доверился. Мальчику было только одиннадцать лет, но он был не по годам серьезным и часто сопровождал Мухаммеда во время привычных прогулок в ближайшие горы и долины. Он молился там вместе с пророком и повторял за ним все его действия. После Али ближайшим сподвижником был вольноотпущенник Зейд, примкнувший к новой религии, после того как Мухаммед его усыновил. Была еще одна важная победа: некий Абд эль-Каба, прекрасно осведомленный в истории Курайшитского рода и выполнявший обязанности судьи, а также искусно толковавший сны, признал новое вероучение и принялся с большим рвением привлекать к нему новых сторонников. По причине, которая станет ясной позднее, этот человек более известен под именем Абу-Бекр, что истолковывается как «Отец Девы».