Айфонгелие - Георгий Зотов

– Боже мой…

– Да, это я.

– Нет, я о другом. Интересно, какие мы по счёту?

– Я не помню, если честно. Восьмые. Может, девятые. Не исключаю, что и больше. Даже любопытно – люди создают фильмы про инопланетян, так мечтают встретить мыслящих созданий, чтобы убедиться – мы не одни во Вселенной. Но им и в голову не приходит задуматься – а почему вокруг одни мёртвые планеты? Вдруг раньше и Марс, и Венера, и Юпитер, и Сатурн были живыми? А потом произошло нечто страшное, и тогда они…

– (Жалобно звенит отставленный в сторону бокал.) Мне не по себе. Что ты сделаешь?

– Я не знаю. Я создаю планеты, населяю их, а потом они уничтожают себя сами или мне приходится выжигать их начисто. С вами я давно оставил эту затею. Вы неубиваемы. У вас очень упорные отдельные нации. Например, японцы. Как известно, с ними и двумя атомными бомбами не справились. Русские не хуже.

– (Вернувшись к бокалу.) Русские разве упорные? Скорее, упоротые. Нам всё лень.

– Этим вы и круче. Существуете на Земле тысячу лет. Но на вас нападали печенеги, хазары, половцы – таких наций больше не существует, растворились в небытие. Татары неизвестно как уцелели. Нет Багдадского халифата, нет Византийской империи, нет падишаха Великих Моголов, нет Ацтекского государства – а вы до сих пор есть.

– Мы такие умные?

– При чём здесь ум? Вы мутировали. Пофигизм буддийского стиля. Любой, возжелающий с вами справиться, увязнет, словно в киселе. Вы хорошо воюете, только когда вам для разогрева морду набьют. А если вас кто-то и покорит, так он потом сам сдохнет, потому что вы будете соглашаться с ним, поднимать его знамя и носить его одежду, но делать всё по-своему. И в конечном итоге этот завоеватель сопьётся либо повесится. Вы считаете себя народом-богоносцем, но даже я вас опасаюсь.

– Почему?

– Да вот так уж. Сначала вы приносите куличи святить, рьяно соблюдаете посты и истово молитесь, а потом выходите светлым утром на крыльцо, и давай крушить церкви направо и налево. Я равнодушен к культовым строениям, но подобной ярости несколько поражаюсь. Взять хотя бы метро «Кропоткинская». Храм, бассейн, храм. А дальше? Небось опять бассейн. Вы безжалостны не только к себе, но и к богам.

– С чего ты взял? Разве мы над собой издеваемся?

– Ты хотя бы посмотри на вашу ипотеку. Это доказательство, что Дьявол существует.

– (Резкое движение, вино чуть сплёскивается из бокала.) Вот! Точно, а Дьявол есть?

– Не знаю. Я ни разу его не видел.

– (Оторопев.) Не может быть. Церковь везде даёт ссылки на Дьявола.

– А ещё она на каждом шагу даёт обоснования за любой чих святым отцам денег занести. И уверяет, что сии традиции сделал законом именно я. Разумеется, если я олицетворяю добро, то должно наличествовать и зло – ради равновесия. Но рискну выдвинуть предположение, что Дьявол современному обществу не нужен. Вы прекрасно обходитесь без него. Никакой Дьявол во всей демонической хищности не додумается до того, чтобы переспать с мужем лучшей подруги, а вечером сочувственно поддакивать ей за ужином в ресторане: да-да, все мужики козлы. Это я не про тебя.

– (Меняясь в лице) Ой… а у меня разок такое было.

– От вас всего можно ожидать. Инцест был?

– Нет.

– Зоофилия?

– Нет.

– Влечение к статуям?

– Нет.

– Фроттеризм?

– Нет.

– А…

– Хватит!

– (Умиротворённо.) Хорошо, не надо яриться. Но ты сама видишь – Дьяволу нет нужды толкать людей на плохие поступки, они сами превзойдут Сатану в таких проявлениях, как ложь, убийства, измены. Да будь я Дьяволом, на Карибы уехал бы коктейли пить – моя миссия закончена. Хотя я иногда задумываюсь: а может быть, я и есть он? Классическое раздвоение личности – я одновременно и добро, и зло? Нахожусь в некоторых сомнениях. Я устраивал и сахарно-добрые, попросту-таки мармеладные дела, как воскрешение Лазаря и исцеление больных, и я же проливал на Содом и Гоморру напалм – сомневаюсь, что горожанам такой душ понравился. Я организовывал землетрясения, поражал молнией, поднимал океаны и обрушивал их на города вместе со всеми морепродуктами глубин, если меня хоть что-то малейшее не устраивало в вашем поведении. Как интересно. Я сидел на облаках миллиарды лет, потом создал вас и никак не могу от вас же и избавиться. Пожалуй, мне самому срочно требуется выпить.

– Давай я тебя угощу. Что ты будешь?

– Это мысль, ибо я превращаю тут воду в вермут, «пино гриджио» и ликёры, а бармен, вижу, совсем побледнел, осунулся и крестится тайком. Надо дать и ему заработать. Но я не могу принять твоё угощение – я не у тебя дома в гостях и это не жертвенный алтарь с упитанным тельцом. Господь не должен предаваться альфонсизму и пить за счёт дамы.

– Ты меня даже свечки не прессуешь покупать.

– Правда, необычно? Хорошо, я в смущении. Что обычно пьют боги в России?

– Водку.

– Серьёзно? Это было бы слишком банально.

– У «Металлики» есть песня – Sad but true. То есть печалька – но правда. Ты сам подумай, какая в нашей стране амброзия? Ну, самогон разве что. Дешёвый портвейн. Или под конец школьных чудесных лет развести клубничным вареньем принесённый подружкой медицинский спирт (у неё мама медсестра). Ты прав, говно это «пино гриджио». Давай пить водку.

– У тебя утром голова на части развалится.

– Оно того стоит, не каждый день доводится с богом бухать.

– Выпивка чревата для женщин другой опасностью. Ты ведь желаешь ночь со мной?

– (Тихо.) Да…

– Как немного вариантов здесь. Бога либо хотят уничтожить, либо извратить его сущность до фантастического идиотизма, либо трахнуть. Бармен, нам по сто водки, пожалуйста! (На блюдечке в конце барной стойки материализуется банкнота красного цвета… Юноша лет двадцати с явной кавказской внешностью, позади которого пестреет батарея разноэтикетных бутылок, в ужасе.) Хм, вам всего лишь показалось. Я их только что сюда положил. Будьте добры, налейте и себе тоже. Вам сейчас необходимо.

(Реакции нет, гость сам перегибается через стойку, берёт бутылку водки.)

– О, ничто человеческое тебе не чуждо.

– А чего ты ожидала?

– Ну не знаю… Типа ёмкость взовьётся в воздух и выпивка сама разольётся по стопкам.

– Иногда надо чувствовать себя в вашей шкуре, иначе мышцы атрофируются.

(Бармен с остановившимся стеклянным взглядом падает в обморок.)

– На тебя часто такая реакция?

– Почти всегда. В древние времена при встрече со мной откровенно радовались и припадали к ногам, а сейчас бледнеют и теряют сознание. Боятся почему-то.