История Семилетней войны - Иоганн Вильгельм Архенгольц

Необыкновенно тяжело было это никогда еще не испытанное пруссаками несчастие для армии, привыкшей к победам: казалось, оно предвещало им печальную будущность. Многие вожди, высшие и низшие, которые до сих пор мало обращали внимания на приближавшихся со всех сторон врагов, считая, что удачи следуют за победной колесницей Фридриха, были теперь весьма озадачены; они вспоминали Карла XII, которому постоянно сопутствовали счастье и победы, который, не считая своих врагов, девять лет подряд побеждал их своим мужеством, пока в один прекрасный день слепая богиня удачи не отвернулась от него, покинув навеки. Тут они делали грозное сопоставление и говорили: «Это наша Полтава».

Король собрал в Нимбурге рассеянные войска. Подобно изгнанному из римского мира Марию, сидевшему на развалинах Карфагена и раздумывавшему о своей судьбе, Фридрих сидел глубоко задумавшись на срубе колодца, пристально глядя на землю и рисуя тростью какие-то фигуры по песку. Будущность являлась ему в страшных образах. Наконец он вскочил и стал бодро отдавать приказы прибывшим солдатам и с большой скорбью в сердце произвел смотр остаткам своей лейб-гвардии. Всех солдат этого избранного отряда он знал лично, знал имена, возраст, родину, обстоятельства их жизни. Многим из них он оказывал свое расположение и решил устроить их жизнь. Все эти знакомые люди, которых он ежедневно видел и с которыми милостиво разговаривал, погибли; смерть похитила их за несколько часов; сражаясь, как герои, они пали за него. Никакое несчастье во всей жизни Фридриха не могло вызвать его слез; но тут он заплакал.

В Вене ликование было чрезмерно. Устроены были блестящие празднества, розданы большие награды и отчеканены медали; все офицеры, присутствовавшие в битве, получили месячное жалованье, унтеры и рядовые – по 15 крейцеров, раненые же – двухмесячное жалованье. Кроме того, для увековечения в памяти австрийских воинов этого дня избавления, учрежден был орден Марии-Терезии, в уставах которого значилось, что он должен передавать потомству воспоминание о дне 18 июня и что этот-то день и должен, собственно говоря, считаться днем основания ордена.

Вскоре после этой битвы Фридрих писал своему другу, лорду маршалу Кейту, знаменитое письмо, выражавшее его настроение. Он говорил там: «Фортуна, милый лорд, внушает нам часто пагубную доверчивость к себе. Двадцати трех батальонов было мало для того, чтобы выбить из выгодной позиции 60 000 человек. В другой раз будем поступать лучше. Фортуна отвернулась от меня в этот день. Надо мне было предвидеть это; она – женщина, а я не умею быть галантным. Она стала благоприятствовать тем дамам, которые воюют со мной. Каково ваше мнение насчет союза против маркграфа бранденбургского? Как удивился бы великий Фридрих Вильгельм, если б увидел своего правнука, воюющего с русскими, австрийцами, почти со всей Германией и со 100 000 французов! Не знаю, стыдно ли будет мне, если я проиграю; но знаю то, что не велика будет заслуга победителям моим».

Столь философский образ мыслей после неудачи обезоружил критику, уменьшил число его пассивных врагов и увеличил круг его почитателей. Положение Фридриха после одного этого дня стало ужасно; все его светлые надежды на будущее рухнули и гибель его казалась неизбежной. Мало того, несчастье всячески старалось преследовать его, потому что через несколько дней после битвы он получил печальное известие о смерти своей нежно любимой матери, которая томилась от печали уже с самого начала войны, опасаясь ее последствий, – поражение пруссаков нанесло ей смертельный удар.

Коллинская битва решила судьбу Праги и заключенной в ней армии, которой победа эта точно отвалила камень от гроба, так что она могла вновь воскреснуть. Осада была тотчас же снята уже рано утром, 20 июня, на второй день после битвы; длилась она 44 дня. За это время было выпущено на город 8535 бомб, 75 039 гаубичных снарядов и 93 025 ядер, которыми, не считая заключенной армии, было убито или погребено под развалинами домов 8000 жителей и ранено 9000. Но отступление пруссаков из-под Праги совершено было в большом порядке и не тайно. Они оставили траншеи и укрепленные посты с барабанным боем, хотя не без урона. Часть раненых и несколько орудий пришлось оставить неприятелям, которые поспешили выйти из своего заточения и напали на отступавших пруссаков. Но благоразумные распоряжения Фридриха сильно облегчили их критическое положение. Король очень мудро разделил армию на несколько отдельных корпусов и тем ввел в обман врагов. Пруссакам удалось таким образом выйти из гористой Богемии. К тому же, благодаря обычному нерадению австрийских вождей, деятельные и бдительные пруссаки могли воспользоваться многими случайностями и ошибками своих противников, так что приобрели вновь совершенно неожиданно большую часть своих покинутых орудий, которые находились в лежащей близ Праги деревне Тухомьериц. Волостной судья заявил об этом тотчас же после снятия осады, но только через три дня австрийцы собрались овладеть этой добычей и – уже было поздно. Крестьяне встретили высланный с этой целью отряд горькими жалобами, так как арьерард пруссаков не только успел захватить все орудия обратно, но угнал еще весь скот из деревни и окрестностей ее.

Внимание Фридриха обращено было теперь на его собственные области, о безопасности которых следовало подумать. Коллинская битва послужила как бы сигналом для французов, русских, шведов и имперских войск к яростному нападению на Пруссию; имперский государственный совет объявил теперь формально короля врагом Империи. Русские проникли в числе 100 000 человек в королевство Пруссию, которую старался защищать фельдмаршал Левальд с 30-тысячным войском. Главная армия французов овладела почти всей Вестфалией. Другая французская армия соединилась с имперскими войсками, чтобы проникнуть в Саксонию, а шведы переплыли через Балтийское море, чтобы напасть на Померанию.

Прусские подданные при всем ужасе своего положения не сомневались в удаче своего короля, принимали участие в славе его великих подвигов и в грозящей ему гибели; потому они решили энергично его поддерживать. До сих пор Фридрих правил ими кротко, установил для них много мудрых законов и оказал им много необыкновенных царских благодеяний; в Пруссии тогда еще не думали о французской финансовой системе. Они хотели показать перед миром любовь к своему королю и свой патриотизм. Зем ские чины в Померании собрались по собственной инициативе и решили выставить и содержать на свой счет 5000 человек сельской милиции. Примеру этому последовали чины маркграфства Бранденбургского, которые дали также 5000 человек, а Магдебург и Гальберштадт – 2000; все это были солдаты, не принадлежавшие к военным участкам. Указанные области навербовали также известное число гусар, именовавшихся провинциальными гусарами, которые прослужили во время всей войны и весьма отличались под начальством генералов Вернера и Беллинга. Но перед этими различно сформированными войсками выросло большое препятствие: им всем недоставало офицеров, которые, впрочем, скоро нашлись. Сюда поспешили дворяне, поседевшие в битвах и жившие теперь на покое в своих владениях; они заняли в этих войсках низшие и высшие должности. В Штеттине организован был маленький флот, состоявший из двух фрегатов, имевших на вооружении по 20 орудий, трех галер, вооруженных 10 пушками каждая, и еще девяти шестиорудийных судов.