Рыцарский долг - Александр Трубников

Жак открыл было рот, чтобы попросить приятеля богохульствовать потише, как вдруг многомудрую беседу арденнского воина и ломбардского студента прервал дикий вопль брата Серпена, который скакал в передовом дозоре.

– Будь я проклят! – ревел на всю пустыню широкоплечий нормандец, размахивая над головой мечом. – Но похоже, что эти треклятые камни наконец-то закончились, и впереди лежит обычная земля!

Путники пришпорили коней, кнуты погонщиков захлопали по спинам ревущих волов, выбивая из них пыль, отряд ускорился. Вдали, у самого горизонта, появилась тонкая зеленая полоска, она стала шириться и утолщаться. Каменная безжизненная равнина мало-помалу превратилась в обитаемую местность с островками зеленеющих кустарников и частыми оазисами, а дорога, до этого прямая, как стрела, зазмеилась, огибая овраги и невысокие холмы. Еще через три дня пути оазисы слились в большие пальмовые рощи, а справа и слева засияли белые квадратные домики арабских деревень.

– Кто бы мог подумать, – оглядываясь по сторонам, пробормотал Робер, – что при виде самой что ни на есть обычной травы у меня будут слезы наворачиваться на глаза.

Настал вечер, и торжествующий проводник объявил:

– Завтра будем поить коней в Евфрате!

К полудню следующего дня перед взорами пораженных братьев уже расстилалась пойма великой месопотамской реки.

* * *

– Если бы я не был уверен, что мы находимся в Ираке, – произнес успевший повоевать в Египте Сен-Жермен, – то я бы решил, что мы оказались где-то в долине Нила. Неудивительно, почему франкские путешественники постоянно путали Вавилон и Каир. Если отправиться в путь, не умея ориентироваться по звездам, то можно быть волне уверенным, что вскоре пред тобой покажется не Багдад, а стены Каира или Дамьетты…

Долина, зеленая и богатая на урожай, оказалась заселенной плотнее, чем окрестности Акры. Пальмы – высокие и стройные, чьи верхушки находились на такой высоте, что для того, чтобы разглядеть свисающие грозди поспевающих фиников, братьям приходилось запрокидывать головы до ломоты в затылках, давно уже перестали грудиться небольшими рощами, превратившись в сплошной, тянущийся до самого окоема ровный и густой лес. И этот лес был для обитателей здешних мест источником настоящего благоденствия.

Люди здесь были приветливы и не смотрели на франкских рыцарей с ужасом, как это было в Сирии. В каждом селении вдоль дороги стояли ряды торговцев с едой, поделками и безделушками. Рембо, которого де Мерлан, как хозяин, хорошо кормил и одевал, но на всякий случай не баловал звонкой монетой, был прижимист и обычно мог торговаться полдня за четверть дирхема. Однако и он, справившись о здешних ценах и подсчитав, что за свои два динара он может кормиться чуть не полгода, пришел в лихорадочное возбуждение.

– Великая страна! – радостно восклицал он, набив рот сластями, которые, купи он их в Тире или Бейруте, проделали бы невосполнимую брешь в бюджете орденского оруженосца. – А какие тут люди! А уж девушки, наверное, столь же прекрасны и доступны, как этот восхитительный шербет!

Перед самым въездом в селение Рамали их остановил арабский разъезд. Их старший, к удивлению рыцарей явно грамотный, долго и внимательно изучал фирман багдадского халифа и вернул его мастеру Григу с подчеркнутым уважением. Затем, не скупясь на образные слова и превосходные эпитеты, араб поинтересовался, не желают ли достойные путники добровольно пожертвовать для обустройства здешних дорог небольшую денежную сумму, которая для столь богатых людей должна показаться совершенно необременительной. После получасового, крайне вежливого торга «необременительная сумма» в конечном итоге вылилась в полдирхема за каждого коня или вола, четверть дирхема за слугу, десять дирхемов за повозку и по дирхему за каждого полноправного (с точки зрения арабов) путешественника. При этом бедуин и его верблюд оказались свободными от таможенной пошлины.

Перед тем как переправиться на другую сторону реки, путники провели два дня в караван-сарае Рамали, изгоняя из себя дух пустыни и наслаждаясь восточным гостеприимством. Багдад – цель их путешествия – лежал в четырех или пяти днях пути.

С каждым лье широкой наезженной дороги, где без труда могли разминуться три, если не четыре повозки, местность, окружающая путников, становилась все оживленнее, а виды расстилающихся вокруг плодородных долин – все живописнее. Казалось, что сам Господь выплеснул в долину двух великих месопотамских рек – Тигра и Евфрата – всю зеленую краску, которую он сберег, обойдя своей милостью Большую Сирийскую пустыню.

Жак, отбросив вместе с остальными опостылевший за месяц пути лицевой платок, полной грудью вдыхал чистый речной воздух и наслаждался проплывающими перед взором картинами. После черно-красного ада пустыни предместья Багдада казалась ему тем самым библейским раем, который служит христианам наградой за праведную и безгрешную жизнь.

Словно в подтверждение его мыслям, прямодушный Робер, глядя широко раскрытыми глазами на медленную желтую реку, которую чуть не через каждое лье пересекали частые наплывные мосты, на лес финиковых пальм, тянущихся до горизонта, на сеть каналов, обильно орошающих ячменные и пшеничные поля, то и дело ворчал: «Мы тут, значит, за Царство Небесное с сарацинами сотню лет воюем, а они в это время живут в настоящем раю…»

И вот, наконец, знаменитая и в то же время загадочная столица мусульманского мира появилась перед глазами посланников.

– Не зря во всех арабских книгах его называют «Круглый город», – произнес Николо Каранзано, привставая на передке повозки. За время пути сломанная нога у него зажила достаточно, чтобы опираться на нее во время ходьбы, но все же не так хорошо, чтобы путешествовать верхом. – Ты только погляди! Все здесь выглядит в точности так, как описано у кордовского хрониста ибн Джубайра. Лет двадцать назад он совершал хадж и на обратном пути позволил сделать список со своих пергаментов в библиотеке Палермо. Ученые мужи обычно не могут похвалиться красивым слогом, но сей кордовский богослов описал город так, что я, вспоминая о днях, проведенных в Палермо за чтением манускрипта, узнаю все, что вижу перед собой! Вот внешнее кольцо стен, за ним еще одно – внутреннее, за которым располагается огромная площадь. Там, на площади, стоят дворец халифа, главная мечеть, за ней диван (так они называют свой государственный совет), оружейные мастерские и казармы для войск. Для жителей города входа на площадь нет – четверо ворот, расположенных по четырем сторонам света охраняются сильной стражей и постоянно находятся на запоре. Вокруг города – множество роскошных дворцов, где живет местная знать.

– Очень толково все обустроено, – одобрительно кивнул де Мерлан. – Любая вражеская армия при штурме вынуждена будет сначала тратить силы на осаду внешних цитаделей, затем – на первую стену, потом штурмовать городские кварталы, и, лишь добравшись до внутренних стен, враг может начать настоящую осаду. Но там у них внутри, если я правильно понял то, что рассказал Николо, есть все, что необходимо: вода, продовольствие, жилые помещения и кузница. Да здешний халиф может лет десять сидеть в обороне и со стен поплевывать. Только вот укреплений здесь уже не два – а целых три кольца.