Занимательная медицина. Средние века - Станислав Венгловский

А для закоснелой медицинской доктрины уже зрела новая угроза. Быть может, была она не настолько дерзкой, как ученая «заумь» Парацельса. Но выглядела она еще более откровенной, в конечном счете – революционной.

Не успели еще светила медицинской науки облегченно вздохнуть, заслышав, что Парацельс скончался (1541), как вскоре, причем – в том же Базеле, в 1543 году, вышло богато иллюстрированное сочинение, озаглавленное «Семь книг о строении человеческого тела»!

Автором данного семикнижия оказался уже хорошо известный в медицинской науке двадцатидевятилетний врач Андреас Везалий, профессор знаменитого Падуанского университета…

Везалия уже знали по опубликованным им самим прежде анатомическим таблицам, изданным в Италии, в благословенной Венеции, а еще – как внимательного издателя трудов Галена, к которому он, Везалий, чувствовалось по всему, относился очень благоговейно, не в пример дерзновенному Парацельсу.

Однако на собственное, притом капитальное, сочинение Везалия в медицинских кругах смотрели сначала безо всякого подозрения, разве что с явным раздражением или даже с откровенной завистью. Быть может, это стартовое спокойствие, главным образом, объяснялось и тем, что в эту пору его просто некогда было штудировать более-менее основательно: в указанном году появилась книга другого автора, также весьма искусного врача, которого именовали даже «вторым Эскулапом», – правда, в конце концов, ударившегося в изучение разных небесных светил.

Мы имеем в виду польского астронома Николая Коперника, как уже упоминалось, в свое время также окончившего тот же медицинский факультет Падуанского университета.

Книга Коперника носила название De revolutionibus orbium coelestium (О вращении небесных тел). В ней автор поставил Солнце в центре всей нашей планетной системы, лишив тем самым первенствующей роли планету Земля. Это вступало в противоречие с тогдашней трактовкой Священного писания, согласно которому, Бог сотворил сначала Землю, а затем уже повесил над нею Солнце и разместил на высоком небе разного рода светила, преимущественно – звезды, испускающие на земную поверхность свои светоносные лучи, одаряющие ее благодатным светом.

Коперник долго не решался публиковать свое сочинение, пока не почувствовал приближения смерти. Говорят, он увидел его отпечатанным уже только на смертном одре.

Буря, вспыхнувшая в Европе после публикации Коперникова труда, автор которого посмертно удостоился звания «второго Птолемея», – быть может, и послужила одной из важнейших причин столь замедленной реакции на книгу Везалия.

Зато когда ее, наконец, прочитали…

Однако попытаемся рассказать обо всем по порядку.

* * *

Андреас Везалий, как и Парацельс, также родился и вырос в семье, которая всеми узами была связана с медициной. Правда, отец его был всего лишь аптекарем, хоть и придворным. Он состоял на службе у правительницы Нидерландов, принцессы Маргариты, которая доводилась теткой испанскому королю Карлу V.

Зато дед Андреаса, а также прадед его, даже прапрадед, – все они были врачами (прямо-таки настоящие Асклепиады!). К тому же не просто врачами, но и специалистами довольно высокого пошиба, которым доверялись жизни многих коронованных европейских персон. Некоторые из них стояли даже во главе университетов, писали ученые труды, в том числе – комментарии к врачебному наследию Гиппократа, Галена, Авиценны и прочих замечательных медицинских авторитетов.

Андреас появился на свет в Брюсселе, в последний день декабря 1514 года, то есть, – почти через двадцать лет после рождения Парацельса.

Детские и отроческие годы его протекали, можно сказать, под разговоры врачей, постоянно навещавших родительский дом достопочтенных Везалиев. К тому же имел он довольно счастливую возможность почти ежедневно навещать отцовскую библиотеку, которую собирали почти все поколения его многочисленных предков…

Благодаря отличной зрительной памяти мальчик Андреас Везалий, уже с самого раннего детства, получил весьма и весьма четкие представления о главнейших достижениях медицинской науки, о ее первопроходцах и первооткрывателях.

Уже тогда познакомился он с трудами Гиппократа, Галена, Авиценны, пусть даже и не всегда еще в подлиннике, а, скорее, в переводах на французский язык, который становился все более и более популярным, вступая в прямое состязание с латынью, правда, его же и породившей.

В шестнадцатилетнем возрасте Андреас поступил в так называемый Лувенский университет[8], расположенный неподалеку от столичного Брюсселя, однако уже обладавший определенными традициями: он был основан в 1425 году[9] стараниями Иоганна IV Брабантского. Из этого учебного заведения, правда, юноша вскоре ушел, поскольку его не удовлетворяло тамошнее преподавание классических языков – латыни и древнегреческого, без знания которых, как он понимал, не существует пути в большую науку.

Андреас перебрался в Педагогический колледж, основанный совсем недавно (1517), и к основанию которого, как считалось, приложил руку «князь гуманистов» – сам Эразм Роттердамский.

Молодой человек нисколько не ошибался в своем новом выборе учебного заведения. Вскоре он уже довольно свободно толковал по-латыни. Вдобавок, в подлиннике, на древнегреческом языке, читал еще и Гомера, Геродота, но особенно – страстно интересующего его Гиппократа.

А попутно усвоил еще и арабский язык.

Как видим, ключи к первоисточникам наук и всех знаний оказались у юноши в кармане.

Но что было делать ему в дальнейшем?

Помогли советы друга семьи, придворного врача Николая Флорена, который довольно часто наведывался в гостеприимный дом Везалиев. Ему, весьма уже опытному к тому времени врачу, не составило труда заметить огромный интерес молодого человека к вопросам анатомического строения человеческого тела.

Флорен и посоветовал Везалию – отцу отправить сына в Парижский университет, где преподавание анатомии, равно как и всех прочих медицинских предметов, было поставлено на очень высоком профессиональном уровне[10].

(Бытует мнение, будто юный Везалий какое-то время пробыл в другом университете, в городе Монпелье, однако там долго, по какой-то причине, задержаться не смог).

В Париже Андреас прожил почти целых четыре года, с 1533 по 1536.

Это было незабываемое время, поскольку в столице Франции Везалий обрел для себя действительно достойных учителей, среди которых, в первую очередь, следует назвать Якобуса Сильвиуса, в миру – Жака Дюбуа. Но так уж было принято в тогдашнем ученом мире, что более или менее признанные авторитеты создавали себе латинские соответствия собственных имен и фамилий. В силу этого знаменитый Рене Декарт стал Картезиусом (все его учение получило название картезианства), Барух Спиноза превратился в латинизированного Бенедикта. Ну а Якобус Сильвиус – стал Жаком Дюбуа[11].