Госпожа отеля «Ритц» - Мелани Бенджамин

У Бланш есть свой маленький столик напротив входа; так она первая замечает прибывающих в бар знаменитостей. Каждый день Фрэнк ставит на стол вазу со свежей розой и написанную от руки табличку «Зарезервировано для мадам Аузелло» в изящной рамке (конечно, в «Ритце» есть штатный каллиграф, чья единственная работа – выписывать имена гостей на карточках для званых обедов). Именно в баре Бланш всегда узнавала последние новости. Сейчас это не изменилось, хотя вместо Хэма (он исчез после оккупации) за столом, уставленным бокалами мартини, сидит Герман Геринг. Вместо Фицджеральда, который не умел пить, но тем не менее ввязывался в алкогольные соревнования с Хемингуэем и в итоге сползал со стула, появился старина Спатзи. Этот немецкий сукин сын бывал в «Ритце» и до войны. Он все так же очарователен, но Бланш не смеется над его шутками так громко, как раньше. Она чувствует скрытую в юморе злобу и ускользает из его рук, всегда тянущихся погладить по плечу или схватить за локоть. Места Пикассо и Портера, шепчущихся о том, кто из гостей не в состоянии оплатить счет, заняли Гансы и Фрицы в нацистской униформе, обсуждающие коктейли «Высший сорт» или «Сингапурский слинг». Вместо соблазнительных Гарбо и Дитрих – Клод запрещал обеим носить свои знаменитые брюки здесь, в «Ритце», – Шанель с ее острым носом и кинозвезда Арлетти с патрицианским лбом и рельефными скулами. Пьет со Спатзи и его друзьями. Если верить слухам, не только пьет.

Сплетен, которые, по мнению Бланш, были главным товаром «Ритца», после вторжения становилось все больше. Ходят слухи, что Геринг наряжается в женскую одежду – кажется, он очень любит перья марабу – и танцует с бедными официантами, которых зовет к себе в номер в любое время дня и ночи. А еще он почти все время сидит на морфии. И в его номере пришлось установить специальную ванну, куда помещается эта туша, – информация из первых уст, от Клода (сама Бланш, как и все, кто не носил униформу – Третьего рейха или отеля «Ритц», – стараниями вооруженной охраны не покидала крыла, выходящего на улицу Камбон). Так что это должно быть правдой. Ее Клод, благослови Бог его трепетное сердечко, не сплетничает.

Есть и другие сплетни; в воздухе витают секреты, секреты, секреты. А Фрэнк наблюдает за всем этим со своего поста. Он берет салфетку, сложенную особым образом, накрывает ее своей гигантской рукой, быстро смахивает со стойки и засовывает в карман. Через несколько минут он выходит на улицу покурить. Кто-нибудь может присоединиться к нему.

Многое из того, что предоставляет «Ритц» – конечно, неофициально, – предоставляется Фрэнком. Вам нужен подпольный акушер? Спекулянт с черного рынка? Нелегальное оружие? Поддельные документы?

Фрэнк Мейер все устроит. И сохранит вашу тайну за небольшую дополнительную плату, переведенную на банковский счет, который он открыл в Швейцарии. Впрочем, Фрэнк понятия не имеет, что Бланш знает об этом.

И вот сегодня, проходя мимо немцев, стоящих на посту, немцев, заказывающих шампанское, немцев, выкрикивающих ее имя и указывающих на стулья рядом с собой, Бланш знает, к кому обратиться по поводу Лили. В прошлом Бланш просила Фрэнка о вещах, о которых не могла попросить Клода. И Фрэнк всегда помогал ей. Что такого в еще одном дружеском одолжении?

Что такого в еще одной недомолвке между мужем и женой, которые давно начали лгать друг другу?

1927 год

Где они жили в любви и согласии…

Она исчезла.

Ее гардеробная в «Ритце» опустела; она забрала свои вещи и из квартиры в Пасси – квартиры, куда они переехали по настоянию Бланш, ненавидевшей его холостяцкие апартаменты. Он пошел на эту жертву ради нее, он так много сделал для своей неблагодарной жены! Снял квартиру, которую не мог себе позволить; покупал дизайнерские платья, которые, по ее словам, были просто необходимы супруге человека его уровня; получил комнаты в отеле «Ритц», которые она хотела. Требования, требования, требования – кажется, это все, что осталось от их отношений. Брак с женщиной, недавно приехавшей в чужую страну, где у нее не было ни друзей, ни семьи, языком которой она владела очень плохо, потребовал больше времени и сил, чем готов был вложить в него Клод. В конце концов, это жена должна сохранять семейный очаг, понимать, успокаивать, поддерживать, готовить и убирать.

Но какое это теперь имело значение? Как ребенок, избалованный, капризный ребенок, Бланш исчезла. И по какой причине!

Он должен был догадаться; по правде говоря, им владело дурное предчувствие, когда он начинал этот разговор. Клод видел, как нелепо вели себя американцы – солдаты в увольнении, которых переполняло чувство вины. Бизнесмены, регистрировавшиеся в отеле «Кларидж» под вымышленными именами.

Американцы! Почему они так странно относятся к сексу? Секс был просто физической потребностью, необходимостью – особенно в непростые послевоенные годы! Естественно, он попытался объяснить это Бланш.

– Любовь моя, – начал Клод однажды вечером, после того как они насладились часом страсти; он решил, что это подходящий момент для разговора: сейчас Бланш особенно остро чувствует физические и эмоциональные потребности любой женщины. Клод гордился тем, что он пылкий любовник, и в этом Бланш, похоже, была с ним согласна.

– Да, Клод?

– В последнее время – точнее, последние сто пятьдесят лет – Франция почти постоянно находится в состоянии войны. В некотором смысле мы совершили массовое самоубийство – посмотри вокруг, сколько молодых французов осталось в Париже?

– Мало. Черт возьми, Клод, у тебя странное представление о постельных разговорах. – Она села, накинула легкий халат и стала расчесывать спутанные светлые волосы.

Клод с минуту наблюдал за ней. Ему нравилось смотреть, как женщины расчесывают волосы; это была одна из причин, по которой он не любил модные короткие стрижки.

– Бланш, мы только что занимались любовью. Надеюсь, ты согласишься, что это важная часть жизни!

Она улыбнулась, положила расческу и плюхнулась обратно на кровать, поправив халат так, чтобы он соблазнительно облегал ее грудь.

– А вот это разговор по делу!

– Итак, ты согласна: женщина без секса – женщина только наполовину?

– Хм-м-м… – Она стала тереться носом о его грудь, покрывая тело ангельскими поцелуями, и Клоду стоило большого труда продолжить разговор. Но он должен был это сделать.

– Значит, ты поймешь… – Клод мягко оттолкнул ее; ему нужно было, чтобы она услышала то, что он собирался сказать. Все должно быть предельно ясно! – Значит, ты поймешь, если я буду проводить вечер четверга в другом месте.

– Я – что? – Она потерла большим пальцем середину лба – привычка, которая придавала ей душераздирающе детский и наивный вид; Клод сглотнул, прежде чем продолжить.

– В четверг вечером я буду в другом месте. С ней.

– С ней?

– С моей любовницей.

– Твоей любовницей???

– Да. Только по четвергам, чтобы не нарушать приличий. Но я не хотел, чтобы ты волновалась или искала меня. Теперь ты знаешь. Хочешь, я разогрею вчерашний буйабес? Я проголодался. – Он потянулся за брюками, потому что было холодно.