Клетка для райской птички - Марина Серова

Дверь открылась, и на пороге появился Воронков. Я мысленно улыбнулась. Внешность Михаила ничуть не походила на портрет, сложившийся в моей голове. Михаил был симпатичным молодым парнем среднего роста. Классический спортивный костюм, комнатные тапочки. Соломенного цвета волосы мягкими завитками обрамляли гладко выбритые щеки. И абсолютно чистый взгляд небесно-голубых глаз. Присев напротив меня, Воронков воззрился на меня невинным взглядом, вопрошая о цели моего визита. Я решила долго его не томить. Тем более что время свидания было строго ограниченное, а вопросов обсудить предстояло немало.

– Здравствуйте, Михаил, – поздоровалась я. – Меня зовут Татьяна Иванова. Я частный детектив. Веду расследование по делу об убийстве Сомовой Олеси Дмитриевны.

– Так вы не адвокат, – разочарованно протянул Воронков.

– Вы не знаете своего адвоката в лицо? – удивленно спросила я.

– Откуда? – снова протянул Воронков. – Адвокат у меня назначенный, а они, как знающие люди говорят, не спешат вытаскивать из передряг безденежных бедолаг. На платного-то у меня денег нет.

– Нет, я не адвокат, – спокойно сказала я, – но вполне возможно, что, расследуя это дело, смогу помочь и вам. Если, конечно, не окажется, что именно вы совершили преступление.

После этого я сделала небольшую паузу, наблюдая за реакцией Воронкова. Тот немного оживился. Подавшись вперед и переходя на шепот, он с жаром заговорил:

– Конечно, я не виноват. Я вообще за свою жизнь никому вреда не причинил. Я даже мышеловки в музее в рабочее состояние в свою смену не приводил! Жалко мышей. А тут – женщина! Поверьте, я ее даже не видел ни разу. Ни до, ни после смерти! Уж когда взяли меня и следователь на допрос вызвал, тогда он и показал мне фотку. Я пьяный спал в подсобке до того, как полиция приехала. Они меня и в патрульную машину полусонным грузили. Я только к обеду оклемался, а как в себя пришел, так чуть ума не лишился.

Я решила, что пришло время прервать хаотичные воспоминания Воронкова. Я пришла за конкретной информацией, а не за впечатлениями подозреваемого. Начать решила с того, что поможет подбодрить Воронкова и подвигнуть его на откровенность.

– Михаил, я вам верю, – проникновенным голосом призналась я.

– Верите, – с надеждой в голосе произнес Михаил, – вы правда верите, что я тут ни при чем?

– Я не сказала, что вы ни при чем, – все тем же проникновенным голосом продолжала я. – Я здесь для того, чтобы попытаться восстановить события злополучной ночи и разобраться, что же на самом деле произошло в музее. Но вы должны мне в этом помочь. – Я снова выдержала небольшую паузу. – Скажите, вы хорошо помните события, предшествовавшие аресту?

– Какое там! – в сердцах воскликнул Воронков. – Говорю же вам, в отключке я был. Даже ареста не помню.

– Но как пили-то, вы должны помнить!

– Да я и не пил почти. Помню только, как налил стакан, а потом все – полный провал!

– Хорошо, – произнесла я, – меня, собственно, больше интересует причина, по которой вы вышли на работу, ведь это была не ваша смена, и с какой стати вы вдруг на дежурстве пить надумали. Насколько я поняла со слов вашего начальства, такое поведение было вам несвойственно.

– Чего, – не понял Воронков, – чего у меня не было?

– Давайте поступим следующим образом, – терпеливо пояснила я. – Я буду задавать вопросы, а вы подробно на них отвечать. Идет?

– Идет, – обрадовался Воронков. – Отвечать-то оно проще будет.

– Вот и славно, – подытожила я. – Тогда для начала расскажите мне, почему вы на дежурство заступили.

– Во-во. Я об этом все время думаю. Черт меня дернул согласиться Трофимыча подменить! Сейчас бы не я, а он на нарах загорал. А я бы преспокойненько телик смотрел да булки сдобные трескал. По графику у меня сегодня как раз выходной был бы.

– Михаил, у нас мало времени, – напомнила я, – давайте ближе к делу.

– Это у вас времени мало, а у меня теперь его целый вагон. Не знаю куда девать, – вздохнул Воронков, но все-таки продолжил: – Так вот. Сижу я, значит, дома. Телик смотрю, чай с булками уплетаю. Булки у нас в гастрономе вкусные продают. С изюмом.

Воронков опять размечтался, но я решила больше его не прерывать. Себе дороже. Пусть уж рассказывает как умеет, решила я.

– По телику футбол шел, – продолжил Воронков. – Я футбол-то не больно жалую, да по другим каналам вообще одну муть показывали. А тут звонок. Я трубку снял, а там шипение да щелчки. И больше ничего не слышно. Я покричал «алло», «алло». В ответ все те же щелчки. Хотел было трубку бросить, а там голос прорезался. Трофимыч, значит, шипит: «Выйди, Шняга, на смену за меня, я в долгу не останусь». Мне на смену в лом выходить. Не спал толком, да и с Петром Семеновичем дежурить – одна морока. Только отказать как-то неловко. Трофимыч меня выручал, когда я в запой уходил. А долг платежом красен. Я сначала попытался отмазку придумать. Спрашиваю у него, чего случилось, а он только мычит: обстоятельства да обстоятельства. И голос слышно будто издалека. Ну, думаю, ладно. Пойду подежурю. Согласился, короче говоря. Он обрадовался. «С меня магарыч», – говорит. И отключился. Я на часы взглянул, а мне до смены уж всего ничего времени осталось. Я телик вырубил, костюм спортивный натянул – и в музей.

Воронков замолчал, вопросительно глядя на меня. Я поняла, что парень ждет вопросов.

– Что было дальше? – не заставила я себя ждать.

– А что дальше? Дальше пошел на дежурство. Я до музея пешком хожу. От моего дома до него остановки четыре, но я почти никогда транспортом не пользуюсь. Пешком ходить полезнее.

«Надо же! – поразилась я про себя. – Когда пьет, до вреда спиртного дела нет. А о пользе прогулок он не забывает. Парадокс российских алкоголиков!»

– Я внимательно слушаю, – подбодрила я Воронкова.

– Ну, когда до музея уже полквартала оставалось, услышал за спиной крик. Меня кто-то звал. Прозвище мое кричали, не имя. Я и обернулся. Смотрю: мужик меня догоняет. Солидный такой. Не по возрасту. По виду. Догнал, пакет мне сует, говорит, Трофимыч магарыч велел передать. Я отнекиваться начал, а он настаивает: не обижай, говорит, пожилого человека, от души ведь старался. Ну, я и взял. В музей пришел, пакет припрятал, чтобы Петр Семеныч не углядел. А то начнет лекции читать – на всю ночь хватит. Сначала дежурство, как обычно, шло. Осмотр провели, в журнале расписались. Петр Семеныч свои статьи черкать пошел. Я в дежурке на диване кемарил. В час ночи у нас очередной обход. Провели – и по своим местам.

На этот раз Воронков замолчал надолго, видно, рассказ к кульминации подходил. Времени у меня совсем не оставалось. В любой момент мог охранник заявиться. Пришлось подгонять парня.

– Так когда вы все-таки выпивать начали?

– Да я пить-то совсем не собирался, – угрюмо произнес Мишка Шняга. – Вернее, пить мне уже недели две жуть как охота было. Только я держался. А тут Трофимыч. И магарыч, будь он неладен. Я, как в час с обхода пришел, решил посмотреть, что Трофимыч в пакет наложил. Думал, съестное там есть. Я ведь на смену не готовился выходить, вот ничего с собой и не взял. Можно было, конечно, у Карагодина стрельнуть, но я сначала решил в запасах Трофимыча покопаться. Ну вот. Заглянул в пакет, а там бутылка. Водка импортная. Дорогая. А еще огурчики маринованные, полбулки хлеба, ветчина. И еще кое-что из продуктов. Продуктам я обрадовался, а насчет водки удивился. В музее все знают, что мне спиртное даже нюхать нельзя. Даже показывать! А тут целая бутылка. Да еще после двух недель борьбы с желанием. Да еще на дежурстве. В общем, странным мне это показалось. Убрал я пакет, лег на диван, решил – посплю. Лежу, а сам все время про бутылку думаю. До четырех утра промучился, потом не выдержал. Думаю, до конца смены всего каких-то пару часиков осталось. Выпью разок, а бутылку на улицу выставлю, чтобы не соблазняла. Понятное дело, сам себя уговаривал. Но к тому времени запас моей стойкости окончательно иссяк. Взял я пакет, стаканы, бутылку с водой захватил. Не умею, знаете ли, пить без запивки. Спрятал все под куртку, на случай, если в коридоре с Петром Семеновичем столкнусь. Думал, скажу ему, что пораньше решил обход сделать. По правилам этого делать не положено, но мы иногда пренебрегаем. Все, кроме Карагодина, естественно. Он у нас мужик правильный. В общем, решил: была, не была, пойду.