Большие проблемы маленькой блондинки - Галина Владимировна Романова

Прозрачно все, очень прозрачно.

Нет, заходить нужно совершенно с другого бока. Здесь ему больше делать нечего. Главное он узнал: Светлану никто не опаивал, никто силой или под дозой к Удобному в постель не тащил. Она сама! И по слухам, там было чувство.

Твою мать, а!!! У них было чувство! А как же он?! С ним-то что?!

— Номер хочу сдать, — просипел он через силу, когда администраторша, прервав ненадолго поток сплетен, воззрилась на него с нескрываемым раздражением.

— Так скоро?

— Вам-то что. — Масютин все же не выдержал, нагрубил, швырнул на стойку ключи и быстро ушел, чувствуя спиной ее алчный интерес к своей растрепанной персоне.

Потом, почти ничего не видя, шел по узкому коридору, образованному большегрузными машинами. С кем-то пару раз столкнулся плечами. Кого-то даже, кажется, послал. Вникать не было ни сил, ни желания. Спешил…

Там же, за покосившимся гостиничным забором, поймал такси и поехал в центр.

Улица Гирина, куда вдруг решил поехать Масютин, шла параллельно проспекту, который, в свою очередь, венчался перекрестком, там был его дом, где он жил со своей семьей. Улица Гирина была недлинной, ее и улицей-то поспешили назвать, переулок скорее. Ну, назвали и назвали, ему-то что. Еще к тому же с десяток девятиэтажек туда впихнули. В средней, пятой по самому центру, и снимали они квартиру со Светкой. Правильнее, они снимали там три дня в неделю: понедельник, среду и пятницу. В остальное время эта хата принадлежала кому-то еще. Кому именно, не знали ни Светка, ни он. Да и не интересовались они никогда.

— Не вы одни страждущие, — пояснила женщина, которой по виду можно было дать как тридцать пять лет, так и все семьдесят. — Другим тоже охота, так что пододвинуться придется.

Пододвигались.

Сегодня была как раз среда, странно, что он не вспомнил об этом, когда ехал в гостиницу на окраине. Среда — их со Светкой день.

Он вышел на проспекте, намереваясь пройти до Гирина пешком. Заглянул для начала в кафе, но, даже не успев пересечь фойе, пулей вылетел оттуда. Слишком шумно, слишком много народу, слишком оживленно. Не подойдет.

Через квартал от кафе должен быть универсам. Так себе магазинчик. Хирел на глазах, будто чахоточный. Товар подолгу залеживался на прилавках, покупателей мало, все широченными шагами навострились через дорогу, туда, где совсем недавно выстроился гипермаркет, в котором секции были шириной с ту самую улицу Гирина.

Масютину не нужны были первоклассные сосиски с горячим хлебом и разрекламированным до хрипоты соусом. Ему нужно-то штуки три беляша, пускай даже и остывших, а этого добра всегда в издыхающем универсаме было полно. Пакет кефира и… Нет, вот теперь никакой водки. И апельсинов он точно брать не будет. Хватит, насмотрелся до мозолей в глазах. Теперь он немного посидит, подумает, а к вечеру можно и домой податься. Он, в конце концов, полноправный хозяин своего жилища. К тому же у него там сыновья имеются. Они через пару дней улетают, надо хоть побыть с ними.

Масютин недобро улыбнулся самому себе. Трусливый подонок. Нашел время пацанами прикрываться. Нет, хотя бы себе признаться, что от тошноты и ломок хочется в свой дом, где всегда есть что пожрать, где поспать и где его всегда почти, кажется, ждут. Нет же, о сыновьях вспомнил…

— Девяносто семь рублей восемьдесят пять копеек, — как будто нехотя пробубнила кассирша и тут же вызверилась, продолжив: — Ищите без сдачи, мелочи у меня нет!

Ясно, надо отдать сотню и валить подобру-поздорову, чтобы вслед тебе не шипели и не смотрели, как на последнего жлоба. Хотя ради смеха можно было бы порыться в кошельке и наскрести ей… Только не до смеха ему сегодня, совершенно не до смеха.

Масютин сунул ей сотню, подхватил покупки, сумки и вышел на улицу. Немного постоял на ступеньках, с недоумением посматривая на противоположную сторону. В огромные стеклянные двери гипермаркета сочился непрерывный поток человеческих тел, жаждущих оставить там свои деньги. Спешили, толкались, злились, если кто-то наступал на пятки или пролезал вперед, задев локтем.

Он не любил таких магазинов, Светка любила. И Жанка любила тоже. А он нет. Половина же из того, что там бывало куплено, почти никогда потом не находило себе применения. А бралось только потому, что брал кто-то рядом, или потому, что упаковка нарядная. На это и расчет. На облапошивание. На алчность. На глупость и рассеянность. Потому и не любил Масютин подобных магазинов. Ходил только из-за Светки.

Она обычно шла чуть впереди, толкая перед собой доверху нагруженную какой-нибудь дребеденью тележку. Он сзади, будто бы не с ней. Она любовалась заваленными прилавками, находя в этом удовольствие. А он любовался ею. Умилялся ее остренькими лопатками, выпирающими из-под обтягивающей розовой футболки. Наблюдал, как маятником пляшет ее белокурый хвост на макушке. Как она нагибается, как поднимает руки к верхней полке, оголяя безупречно гладкий живот с крохотной родинкой чуть слева от пупка.

Черт, черт, черт!!! Неужели это никогда не повторится?! Неужели ее не будет больше?! Он же не сможет… Он же…

«Иди, Масютин, и сожри свои беляши, и запей их этим жутким кефиром, дата реализации которого была просрочена еще пару дней назад, но тебе его все равно всучили, видя по твоей облезлой роже, что тебе не до тонкостей. Иди, Масютин, посиди и подумай, кто мог… За что… И как долго вообще тебя виртуозно держали за последнего лоха и имели во все лопатки…»

И он пошел на улицу Гирина, в тот самый пятый с любого краю дом. Пошел, наверное, в последний раз. Зачем ему теперь-то там бывать? Упиваться горем, воспоминаниями? Так они тоже ничего, кроме боли, не принесут. Подло все… Подло, больно, гадко…

В квартире кто-то побывал.

Хотя о чем это он? Вчера же был вторник, чужой по графику день. Потому и лезли в глаза чужие вещи, которые обычно Светка убирала к его приходу подальше. Светки не стало, убирать чужую постель некому. Доставать принадлежащую им тоже.

Масютин брезгливо покосился на клетчатый плед, скомканный посреди кровати. Тут же поискал взглядом свои и ее тапки. На месте. Стояли рядышком возле того самого обогревателя, который Светка всегда включала к его приходу, если бывало прохладно. Там же рядом, на продавленном кресле, две их подушки, одеяло в сиреневом шелковом пододеяльнике, простыня и Светкин халат. Она редко его надевала, предпочитая носиться по квартире в кофте и колготках. Он настаивал, пытаясь приучить ее выглядеть как женщина, а не как детдомовский нищий переросток.

Уронив сумки со своими вещами и пакет с беляшами и кефиром, Масютин подошел к креслу и сгреб в охапку Светкин халат. Прижал к лицу пушистую мягкую ткань и с силой втянул в себя ее запах. Странно, но она всегда пахла очень сладко. Будто смешали ваниль, апельсиновый сок, притушили цитрус мятой и всем этим обдали Светку с головы до ног. Первое время после знакомства с ней Масютин даже подозревал, что она использует вместо духов какую-то кулинарную смесь, потому что нет денег. Потом понял, что это кожа ее так пахла. Кожа, волосы, которые она мыла детским мылом. Ноги, руки, кончики пальцев, даже мысли ее казались ему такими же сладкими.