Голодный Грек, или Странствия Феодула - Елена Хаецкая

Хотели они знать и другое. Если Бог Феодула сотворил человека по образу и подобию Своему, то, следовательно, псоглавцы полным подобием Бога не являются. В каких же отношениях находятся они с Богом-Творцом?

Тут уж Феодул показал себя во всем блеске, ибо именно этот вопрос особенно занимал его на протяжении всех последних дней. И сказал Феодул псоглавцам, что и сам немало размышлял об этом и пришел к такому выводу: псоглавцы представляют собою подобие Бога-Творца на две трети.

Следовательно, если у каждого человека, принявшего святое крещение, наличествует свой ангел-хранитель, то у псоглавцев, которые являются людьми на две трети, на каждых трех зверолюдей будет приходиться по два ангела. А два ангела на троих – это значительно больше, нежели у поганых сарацин, ибо хоть те внешне и представляют собою полное подобие Божье, но ангелов не имеют вовсе – вследствие ложной веры и общей приверженности греху.

Последняя мысль псоглавцам понравилась особенно, и они заревели во всю мощь, смеясь и прославляя мудрость Феодула.

Проповедника с торжеством сняли со скалы и весь день потом катали на спинах. Каждому хотелось приласкать такого славного Феодула, рассмешить его, угостить свежей рыбой и вообще сделать для него что-нибудь приятное. Серебряный крест, о котором Феодул научил их, что это – орудие веры, псоглавцы украсили водорослями и тоже катали на спинах, восхищаясь его блеском и благородной тяжестью.

Псоглавцы выказали себя созданиями добрыми, пытливыми и веселыми, наделенными памятью сверх всякой меры. Все те стихи, что кричал Феодул со скалы, затвердили они с первого же раза и часто ныряли в волнах, с громким смехом выкликая:

– Корабельствующие на морята ар-рх! На большинность водата гх-х! Ведающие чудесата гав-гав! Пучината до небесность р-р! Волната до бездонность гав!

И громовые псалмы Давидовы торжествующе разносились по всему Морю-Океану, проникая до самых глубин и тревожа там немые звериные души подводных тварей.

Видя это, утверждался Феодул в изначально принятом решении сподобить зверочеловеческий народ благодати крещения.

Взойдя на скалу, увенчанную большим серебряным крестом, громко закричал Феодул и благословил Море-Океан, превратив воды Большого Псоглавьего залива в воды Вечной Жизни.

И, наученные Феодулом, с оглушительным ревом устремились в эти воды многочисленные псоглавцы, и залив словно бы вскипел, исполнившись могучих гладких тел, бьющих ластами и руками, то и дело выскакивающих из воды, чтобы тут же, подняв фонтаны сверкающих брызг, рухнуть обратно. Псоглавцы смеялись, и пели, и выкликали имена Иисуса Христа и Девы Марии, и шум их всеохватного веселья уходил в небеса, как дым от всесожжения. А над этим бурливым ликованием высился на скале Феодул – простирающий руки, как будто обнимающий весь народ псоглавий и благословляющий его.

Но вот сочли псоглавцы, что достаточно наплавались, и, обновленные, выбрались на берег, весело пыхтя, фыркая и толкаясь. И тогда закричал им Феодул с вершины скалы:

– Отрицаетесь ли сатаны?

– Сатаната отрицата р-р-р! – взревели псоглавцы единым могучим хором.

– Хорошо! – возгласил Феодул и начал читать никейский символ веры, а псоглавцы вторили ему на своем полузверином наречии:

– Веровата во единенна ар-рх! Сотвориша небесность р-р! Сотвориша земность р-р! Сотвориша всё ар-р!

И за спиной Феодула ослепительным ледяным огнем горел серебряный крест, вбитый в расселину скалы и сросшийся с нею навечно. А над крестом и над Феодулом, в высоком синем небе кричали и ссорились чайки.

Слезы обильно текли по лицу Феодула. А псоглавцы смеялись, и ревели, и били ластами по камням в избытке радости.

Вот так было заложено основание Автокефальной псоглавческой Церкви.

Феодул покинул псоглавцев тайно, боясь, как бы те не уговорили его остаться. Препоручил просвещенный им народ Господу, заплакал и тронулся в путь, укрываемый безмолвием ночным мраком.

Он решил уйти подальше от побережья, ибо еще раньше от брата Андрея слышал, будто монголы живут в глубине суши, где пасут свои многочисленные стада.

Поначалу дорога так и прыгала, так и скакала с холма на холм. Будучи по натуре отчасти созерцателем, Феодул наслаждался видом бесконечных взгорий и стройных деревьев, растущих по склонам. Он пил из ручьев, наклонялся к цветам. Живя среди псоглавцев, Феодул запасся сушеной рыбой – зверолюди охотно наловили для него целую гору всякой съедобной морской живности, а потом, шумно фыркая и сопя, с любопытством наблюдали, как человек коптит и вялит все это, используя свойства огня, ветра и солнечных лучей.

К концу второго дня пути ручей, берегом которого шагал Феодул, сделался настоящей речкой, а долина раздалась вширь, отогнав горы к самому горизонту. Переночевав под корнями дуба и подкрепив наутро силы куском сухаря и глотком воды, Феодул отправился в дорогу. Спустя час или два он внезапно вышел к большому городу.

Феодул спросил, как называется этот город, но местные жители не понимали ни одного из тех языков, которыми обыкновенно пользовался Феодул.

Унылые странствия по кривым улицам, сплошь застроенным невысокими домами без окон, также поначалу ни к чему не привели, но затем Феодулу посчастливилось наткнуться на постоялый двор, представлявший собою вытянутое строение с крошечными оконцами под самой крышей. Вход в харчевню преграждало низкое широкое сооружение, в которое был вделан большой котел, где варилась густая ячменная похлебка с мясом и луком.

Зов этого варева властно перебил все другие, и Феодул, не в силах ему противиться, закричал по-гречески, чуть не плача:

– Дайте мне скорее поесть! Дайте мне поесть!

На его отчаянный крик из-за заграждения высунулся сонный дюжий детина с рыжими волосами. Его маленькие светлые глазки недоумевающе уставились на алчущего Феодула. Затем детина исчез, нырнув под заграждение.

Феодул подождал немного – не произойдет ли чего-нибудь еще. Однако все оставалось по-прежнему.

Тогда Феодул набрал побольше воздуха в грудь и заорал громче прежнего:

– Еды! Я голоден! Хочу еды!

Рыжий опять показался из-за заграждения. Несколько мгновений он в упор рассматривал Феодула; затем обернулся и проговорил несколько непонятных слов, обращаясь к кому-то в глубине дома.

Феодула озадачила речь харчевника, напоминающая отчасти немецкую. Похожим языком разговаривали в Акре и Иерусалиме тевтонцы. Однако сам Феодул говорить, как тевтонцы, не умел.

Из недрищ дома харчевнику что-то крикнули в ответ, после чего тот неожиданно впустил Феодула и, ворча, зачерпнул большой ковш похлебки. Феодул поскорее схватил ковш и поторопился сесть к столу. В спешке он чувствительно обжегся.

Заступниками Феодула оказались купцы из Константинополя. Они благополучно добрались до этих мест и в ожидании хорошего проводника отдыхали – потому благодушествовали. Проводник обещался быть назавтра.