Шахта - Михаил Балбачан

Когда на общем собрании шахты Слепко эмоционально разъяснял народу сущность и огромные выгоды своего предложения, парторг лишь солидно помалкивал да покашливал в усы. Он не посмел открыто выступить против новаторского начинания, подкрепленного, как и положено, ссылками на недавние решения партии и правительства. Но потом, тепло поздравляя начальника шахты с «замечательным выступлением», он, не меняя тона, заявил:

– Что же, товарищ Слепко, обсудим данный вопрос на ближайшем парткоме.

– На парткоме? – удивился Евгений. – А зачем? Я ведь сейчас только подробно все разъяснил и получил полное одобрение. Вы же сами…

– А как же иначе? – раздумчиво возвел очи горе Кротов. – Парторганы обязаны досконально во всем разбираться, чтобы, значит, целиком и полностью быть в курсе. Мы ведь с вами, дорогой товарищ Слепко, как члены парткома несем строжайшую партийную ответственность! Да вы не журитесь. Доло́жите нам, это самое, подробненько, в порядке общей информации, всего и делов.

Евгению такой оборот очень не понравился. На следующее утро он еще затемно явился на квартиру к своему персональному кучеру, выдрал его из-под теплого стеганого одеяла и понесся со всеми своими чертежами в город, рассчитывая перед началом рабочего дня перехватить главного инженера треста. Вопреки темным подозрениям, приняли его доброжелательно и вопросы задавали по существу. Под конец внесли даже парочку полезных дополнений, причем так деликатно, что почти не потревожили жгучую авторскую ревность. Вполне успокоившись, он вернулся на шахту. К парткому, впрочем, готовился тщательно, хотя оказалось, что особого смысла в этом не было.

Когда ему дали слово, Евгений вновь, сообразуясь с уровнем слушателей, рассказал о своем способе. Члены парткома вроде бы слушали нормально, внимательно. Последовали какие-то вопросы. Он старался отвечать как можно доходчивее, не показывая раздражения. Председатель шахткома Лысаковский спросил:

– Как будет обеспечена безопасность рабочих в забое, ведь на них щебенка посыплется с полка?

Слепко начал терпеливо объяснять, что ни малейшей опасности нет, даже показал пальцем на чертеже, какие предусмотрены меры защиты. Но Лысаковский вдруг заверещал на повышенных нотах:

– Товарищи! Начальник строительства Слепко ради личных деляческих интересов подвергает риску жизни наших рабочих. Что это еще за сомнительные эксперименты? Проходка стволов и так достаточно опасна, без того, чтобы разные недоученные спецы лезли туда со своими непродуманными идейками! Мы с вами не можем этого позволить… Партийная ответственность… Мы должны прямо потребовать, чтобы начальник шахты немедленно прекратил это безобразие!

Евгений, весь красный, раздувшийся от возмущения, едва смог усидеть на стуле, изо всех сил сжимая кулаки. Только он хотел дать решительный отпор безобразной выходке профсоюзного функционера, как встал Самойлов – могучий седой проходчик, основательный человек с густыми вислыми усами. Начал он, запинаясь, со стандартного набора фраз о политическом положении, коварных врагах и необходимости выполнить пятилетку в четыре года. Затем, безо всякого перехода, объявил:

– В общем и целом, нужно констатировать, что предложение товарища начальника, как уже констатировал товарищ председатель шахткома, угрожает жизни проходчиков. Я сам проходчик, и я должен в общем и целом констатировать, что полностью согласен с товарищем Лысаковским. Потому что… в общем и целом…

Окончательно запутавшись, он закашлялся, поднеся к усам огромный темный кулак, и замолк. Кротов, гневно кусавший губы во время речи Самойлова, не выдержал:

– Слушай, ты! В общем и целом! Кончай давай свою бодягу!

– Ну, раз так, я в общем и целом уже закончил.

Заговорил другой проходчик, еще молодой, рыжий, с распухшими красными веками:

– Ты сам-то, б…, понял, чего тут натрепал? То ты, это самое, за ускорение работ, то – против. Ты бы хоть разобрался, чего тут товарищ начальник предлагает. Я вот никакой особой опасности не вижу и, значит, предлагаю смелую инициативу товарища начальника единогласно поддержать!

– Ты бы язык свой поганый попридержал! Тут тебе не пивная, понял меня? – опять вмешался Кротов. – Многовато, парень, на себя берешь! Если опытные товарищи считают, что идея опасная…

– Эти «опытные» товарищи, – взорвался наконец Слепко, – опытны только в том, как бы работать помедленнее, а я хочу…

– Чего вы там себе хотите, с этим партия еще обязательно разберется, можете не сомневаться, – едко отбрил Кротов, – а пока учтите, что партком не может позволить вам эту сомнительную авантюру.

– Это же чисто техническое мероприятие, в котором вы все ни черта не смыслите! – Евгений, сам того не замечая, перешел на крик. – Вы все тут вообще ни при чем! Я один за все отвечаю и все равно буду продолжать, чего бы вы там ни решили!

– Партком не позволит гробить рабочих и подрывать авторитет партии, – неожиданно тихо проговорил Кротов.

– Да откуда вы это взяли, Кротов?

– Поступили сигналы.

– Какие там еще сигналы? От кого? От Лысаковского этого вашего? Он в проходке стволов разбирается, как…

– От рабочих сигналы поступили, товарищ Слепко. Вы, конечно, один тут во всем разбираетесь, остальные все дураки.

– Дураки не дураки, а безграмотные демагоги, это точно.

– Чтобы какой-то, мальчишка оскорблял рабочий класс! Партию! – зашипел, как карась, брошенный на сковородку, парторг. – Ты, сопляк, у меня за это ответишь!

Повисло тяжелое молчание. Наконец Кротов заговорил, причем совершенно будничным тоном:

– Предлагаю проект товарища Слепко направить в горнотехническую инспекцию, пусть настоящие специалисты разберутся. По результатам примем окончательное решение. Что же до его недостойного поведения – этот вопрос рассмотрим на открытом собрании. Ставлю на голосование. Кто «за»? Против? Воздержался? Так, хорошо, воздержался один. Решение принято, товарищи. Разрешите заседание парткома считать закрытым.

Евгений был ошеломлен. Ему показалось, что он внезапно потерпел сокрушительное поражение. Его высекли как мальчишку, и унизительная, к тому же недопустимая для авторитета начальника экзекуция будет еще продолжена на глазах у всех! Он брел куда-то, ничего вокруг себя не замечая, пока не очутился на незнакомом пустыре. Вокруг бегали облезлые куры. Присев на загаженный ими чурбачок, Евгений принялся бездумно швыряться в глупых птиц камешками. Грустные воспоминания о детстве захватили его. И когда мысли обратились к сегодняшней неприятности, она показалась не страшной, скорее мелкой и смешной. Бросив, последний остававшийся в горсти камешек в возмущенно заоравшего петуха, он встал, тщательно отряхнул брюки и двинулся на шахту. За его спиной огромное красное солнце, ноздреватое, как апельсин, тонуло в сизой густеющей дымке.

На следующий день его вызвали в райком. Переполненный мрачными предчувствиями, он вновь собрал многострадальные свои чертежи и с тяжелым сердцем поехал. Действительно, в узкой душноватой приемной второго секретаря, ведавшего вопросами промышленности, Слепко обнаружил торжествующего Кротова, восседавшего на диване, крытом серой парусиной. Он не снизошел до ответа на любезное приветствие начальника шахты, а когда через полчаса их обоих вызвали, грубо оттолкнул Евгения плечом, чтобы первым войти в высокую дверь. Его маленькие, глубоко сидевшие глазки сверкали, усы топорщились, неудержимая радость цвела на обычно хмуром, желчном лице.