Я - Спартак! Битва за Рим - Валерий Атамашкин

– В Республике наступили тяжелые времена, – продолжал Флакк. – У власти как никогда нужны сильные люди, сильные не только телом, но и духом! А где же сейчас брать таких людей, кто не преследует корыстных целей подняться по карьерной лестнице вверх? Что за молодежь пошла нынче? – Луций Валерий скорчил недовольную гримасу на лице, отмахнулся, показывая свое пренебрежение. – Некому нынче поднимать Рим с колен! Теперь-то понимаешь, почему сенат так встретил тебя, Марк Лициний, и не сразу разглядел, что за рукой, в которой ты держишь меч, протянута вторая рука, помощи!

Крассовский расплылся в улыбке. Хорошо выворачивал старик, гладко стелил. Марк Робертович поймал себя на мысли, что принцепсу хотелось верить в его тонкой игре. Видя, что олигарх внимательно слушает, Флакк продолжил.

– Чего уж теперь скрывать, теперь, когда с нами более нет Ореста и Суры, я полагаю, что могу говорить от лица всего сената, господа? – он оглядел римлян, собравшихся в большом зале, возражать никто не стал. – Ты, Красс, видишься мне лучшей кандидатурой на пост одного из консулов, и именно твою кандидатуру сенат будет предлагать центуриатным комициям! Я правильно говорю, господа? – сенаторы одобрительно загудели. – Мы вытянем жребий, узнаем имя интеррекса, который созовет комиции на Марсовом поле! Скоро иды, никто не будет оттягивать с решением! Не мне тебе рассказывать, Марк, что благодаря Счастливому Сулле на наше решение не сможет наложить вето ни один трибун, – Флакк прищурился, пожирая глазами олигарха. – Мы станем крепчайшим оплотом решений, которые вздумается тебе принять! Что скажешь, Марк? Слово за тобой!

Он закончил свою речь, облизал пересохшие губы. Принцепс волновался и несмотря ни на что не мог скрыть своего волнения. Крассовский в ответ приподнял бровь, скрещивая руки на груди. Флакк энергично почесал макушку.

– Зная всю преамбулу нашего с тобой договора, было бы разумным, если бы кандидатуру второго консула тоже назвал ты сам, как и имя начальника конницы… – нехотя выдавил он.

– Ты серьезно, Луций Валерий? – спросил олигарх.

– Да-да, вполне, – смутился принцепс. – Я знал твоего отца, Публия Лициния, отличный был человек, блестящий политик, военачальник! Консул, цензор, видный сенатор…

– Не стоит, – мягко перебил Флакка Крассовский, прикладывая указательный палец к губам. – Это все, что ты мне хочешь сказать?

– Нет конечно! – спохватился старик. Он поджал губы, которые тут же побелели от напряжения. Принцепс переглянулся сначала с одним сенатором, потом с другим, и Марк Робертович видел, как мужчины, на которых смотрел Флакк, ответили принцепсу кивками. Наконец, взгляд Луция Валерия вернулся на олигарха. – Ты хочешь стать диктатором, Красс? За этим ты явился сюда? Понимаю твои устремления, так же говорил Сулла, когда со своими войсками подошел к Риму! Сейчас об этом говоришь ты! Просто на секундочку подумай, чем закончилась сулланская диктатура и как кончил сам диктатор? Оно стоит того? – с заботой в голосе спросил он.

– Я хочу, чтобы комиции были собраны сегодня же, Флакк! – взревел Крассовский. – Сегодня я хочу иметь решение и вступить в должность диктатора, или у тебя есть какие-то возражения, принцепс? Какие-то возражения есть у кого-то из вас? – олигарх посмотрел на сенаторов, которые поспешно устремляли свои взгляды к полу.

Люди, собравшиеся в большом зале курии Суллы, мало чем походили на государственных мужей, решавших важные политические вопросы жизни страны. Эти бедолаги больше напоминали кучку напыщенных, до смерти напуганных идиотов, заботившихся о судьбе собственных шкур. Отнюдь не таким Марк Робертович представлял себе древнеримский сенат, при одном упоминании которого многие теряли дар речи. Никто из облаченных в тоги с пурпурными лентами людей даже не пытался что-либо возразить, что-то противопоставить Крассовскому. Смотрелось это низко и мелочно, недостойно не то чтобы политика, а даже римского гражданина.

Старый принцепс, доживающий свои последние дни, тяжело воспринимал происходящее, но все же держался. На щеках Флакка появился румянец, слова олигарха о необходимости собрать комиции, не дожидаясь ид, стали для принцепса сродни глотку свежего воздуха. Флакк с сенатором, тем самым, обладавшим внешностью богатыря, переглянулись, но Марк Робертович не придал этому никакого значения. Крассовскому на секунду показалось, что в глазах старика вновь зажегся прежний, было потухший огонек. Однако Флакк задумался, вдруг принялся качать головой, казалось, он был готов зарыдать, едва сдерживаясь.

– Куда катится мир, Марк! А я ведь помню тебя розовощеким мальчишкой! Не ты ли спрашивал мои советы, да и я, признаться, брал советы у твоего деда Марка Агеласта, когда только начинал свой путь… – начал причитать старик, но запнулся, закашлялся и вдруг начал задыхаться.

Тело старика свело судорогой, принцепс попытался подняться, даже сделал несколько шагов, но схватился за лестницу, не удержался на ногах. Он издал стон, рухнул обратно на свою скамью на глазах изумленной толпы. Несколько человек бросились к потерявшему сознание старику, чтобы привести несчастного в чувства. Сенаторы вскочили со своих мест. В большом зале курий Суллы началась суматоха, беготня. Крассовский только сейчас увидел, что многие из сенаторов были вооружены и принесли под своды большого зала кинжалы. Оставалось удивляться, почему ни один из них не сумел набраться мужества, чтобы вытащить из-за пояса свой кинжал? Нет, такое понятие, как честь, они спрятали слишком глубоко. Впрочем, Марку Робертовичу было плевать на судьбу каждого из этих людей. Целая куча народу столпилась вокруг принцепса, наконец пришедшего в себя. Олигарх не стал повторять свое требования собрать комиции уже сегодня, эти шакалы, так трясущиеся за собственные шкуры, все и так слышали. Он развернулся, резко двинулся к выходу, но прежде чем уйти, поймал на себе взгляд того самого сенатора богатырского телосложения, который смотрел на него внимательно, будто бы изучая.

* * *

Покинув сенат, Крассовский поселился в роскошном домусе на одной из загородных вилл знатного римлянина. Город покидали в спешке, на какие-то мгновения опережая волну возмущения, прокатившуюся по улицам Рима. Народ не понимал, что произошло. Встреча в сенате произвела фурор. Толпы граждан двинулись к площади Форума, ко входу в курии Суллы, где на древках копий, вколоченных в землю, были надеты отрубленные головы консулов, высших римских магистратов. Слух о варварской смерти Ореста и Суры быстро разлетелся по самым дальним закоулкам вечного города, всколыхнул лучшие умы горожан, искривил общественное сознание. Город будто бы поднялся на уши. Вот только Марку Робертовичу не было до этого ровным счетом никакого дела. Здесь и сейчас главной задачей олигарха было показать римлянам, что ничего уже не будет как прежде. Удалившись в загородную виллу, он давал римлянам время на то, чтобы все это воспринять. Такую цель он преследовал, когда разжигал из искры пламя, и задумка его неплохо сработала. Волна общественного возмущения должна была напрочь отбить у сенаторов желание врубить заднюю и пересмотреть достигнутые в куриях договоренности. Как бы парадоксально это не выглядело, но по разумению олигарха, только лишь выдвижение его в диктаторы могло стабилизировать обстановку внутри города, снять напряженность. Марк Робертович был тем человеком, у которого в руках сосредоточилась сила, и именно при помощи этой силы он мог осуществлять власть. Ничего этого, кроме призрачных регалий, более не оставалось у сената. Единственная зацепка, за которую еще могли зацепиться эти болваны, заключалась в том, чтобы официально утвердить Крассовского в должности, не нарушая государственных норм и не будоража общественное сознание, без того шаткое, готовое в любой момент проломиться под грузом возложенных на него функций. Либо сенаторы принимали правила созданной им игры, либо сама игра пожирала их, не пережевывая. Все, что от них требовалось прямо сейчас, – сделать власть Крассовской легитимной. Это был единственно правильный, разумный вектор политики, которую мог провести сенат, идущий по краю пропасти. Ни новые консулы, ни сенат более не были в состоянии справиться с угрозами и проблемами, которые предстояло решать Риму, а соответственно его гражданам. Парадокс заключался в том, что никто из граждан Рима эти самые проблемы не хотел решать вовсе. Сословия населяющие вечный город, хотели, чтобы проблемы решались чужими руками, а они, римляне, продолжали вести праздную, развратную жизнь. Олигарх вполне себе мог удовлетворить их пожелания. В его руках были деньги, сила и железная воля. Можно было по-разному относиться к людям, населяющим древний город, но с каждым из них следовало считаться, если Крассовский хотел победить в этой тонкой политической игре. Ломать сложившиеся устои значило окрасить свои руки по локти в крови, погрязнуть в никому не нужные гражданские войны. Те же братья Лукуллы, обладающие войском, ничуть не уступающим его армии, могли запросто оценить подобное развитие событий как узурпаторство и шанс вступить в борьбу за верховную власть. В обратном случае, если Марку Робертовичу удастся пройти по тонкой линии едва ощутимого баланса между прямым насилием, шантажом и демократией, узурпаторами станут сами Лукуллы, пожелающие обладать властью в Республике. Именно поэтому важным виделась сама необходимость сохранения сената, способного сделать приход к власти Крассовского легитимным. С поддержкой государственных мужей его кандидатура на роль диктатора будет казаться необходимостью, диктуемой интересами государства, а не собственным желанием.