Монстр памяти - Ишай Сарид

Мы стояли на опушке леса в Хелмно, в том месте, куда подъезжали грузовики-душегубки и где хоронили мертвецов.

– Здесь погибли родители моей бабушки, – застенчиво сказала одна из девочек, – они были из Лодзи.

Я ухватился за это признание и попросил школьницу поделиться своей историей. Девочка была милая и смышленая и рассказала все, что ей было известно, – а известно ей было немного. Я спросил, как выжила ее бабушка. Девочка замялась и сказала, что точно не знает, бабушка не любила об этом рассказывать. Да и лет бабушке тогда было совсем мало.

Я настаивал. Я сказал ей, что первоначально в рамках специальной операции немцы привезли сюда двадцать тысяч детей. Родители одели их как можно теплее, как на экскурсию. Есть фотографии детей, ожидающих автобусов. Родителям сказали, что их забирают в детскую деревню, а они не вернулись.

Девочка растерялась. Сказала, что узнать подробности не может, потому что бабушка умерла.

По какой-то причине ее неосведомленность испортила мне настроение. Я замахал школьникам руками, чтобы перестали петь, и пустился в объяснения. Я сообщил им, что на этом участке, между деревней и лесом, немцы опробовали технологию уничтожения ядовитым газом. Эйхман приезжал сюда, чтобы увидеть душегубки в действии, еще до Ванзейской конференции. Он наблюдал весь процесс уничтожения собственными глазами: доставку людей к деревенскому замку, посадку их в газенвагены, умерщвление, выгрузку тел, выдирание золотых зубов и сбрасывание трупов во рвы. Когда его судили в Иерусалиме, Эйхман сказал, что смотреть на это было тяжело, однако он вынес из увиденного важные уроки на будущее, и в других лагерях отказался от грузовиков в пользу стационарных установок.

– Вы можете еще что-нибудь рассказать о детях? – спросила одна из учительниц. Я ответил, что не знаю, о чем тут можно еще сказать, что это был один сплошной ужас.

– Нам известны их имена? – спросила она, и я сказал, что некоторые известны, но по большей части – нет.

– Это кошмар, – заплакала учительница. – Только представить себе, как их сюда привозят без родителей, в этих грузовиках. Как вы можете объяснить такую жестокость?

Я развел руками и сказал, что люди способны на все, особенно – на убийство. Они прикрываются политикой или религией. В определенные исторические периоды отличным оправданием служит национальная идея. Но на самом деле людям просто нравится смотреть на то, как дети других людей умирают. Ведь и мы, евреи, в библейские времена тоже убивали женщин и детей, напомнил я им, по прямой указке Бога. Не знаю, зачем я полез в эту тему – явная ошибка.

– Как вы смеете сравнивать? – взвилась учительница и шагнула вперед, готовая защищать национальную честь.

Я сказал, что не сравниваю, но детей убивали всегда. И сегодня убивают.

– Но не так! – возразила она.

– Верно, – ответил я. – Но наивность вашего вопроса – притворна. Разве вы не знаете, что люди – убийцы, что это часть нашей природы?

По пути к автобусу я слышал, как они шепчутся обо мне за моей спиной. Взаимной симпатии как не бывало.

После этой поездки я получил уведомление из турагентства, которое занималось организационной стороной поездок, а также платило мне жалованье. В нем сообщалось, что экскурсанты остались мной недовольны. На уровень моих знаний и профессионализм, как объясняла заместитель генерального директора, жалоб не поступало, однако клиентов огорчили мой настрой и мои взгляды. Они заявили, что я не сумел найти подхода к детям, вселил в их души отчаяние и даже оскорбил своими словами достоинство убитых.

Я отправил в турагентство гневное ответное письмо, в котором заявил, что в лучшем случае речь идет об ужасном недоразумении, а в худшем – о клевете. Я прояснил факты, но пообещал также, что учту полученную критику и постараюсь работать лучше. Случается, что требования педагогики и исторические факты вступают в конфликт – так я объяснил ситуацию, – и я буду стараться этот конфликт сглаживать.

Мои объяснения были приняты, заместительница генерального директора позвонила мне и примирительным тоном сообщила, что я, без сомнения, один из их лучших гидов, в прошлом обо мне были только отличные отзывы, и, конечно, никто не хотел меня оскорбить, но к критике все-таки лучше прислушиваться.

– Разумеется, – ответил я.

На том все и закончилось.

Гидом для VIP-групп в поездках по концлагерям обычно был пресс-атташе посольства – польский еврей, который в свое время иммигрировал в Израиль, но потом вернулся в Польшу. Я пару раз с ним встречался, когда там бывал. Как-то вечером мне позвонил консул по срочному делу: не смогу ли я завтра сопровождать министра транспорта? Посольский гид попал в дорожную аварию и получил небольшую травму, а меня отлично отрекомендовали в Яд Вашем. Так совпало, что никаких дел я на завтра не запланировал. Точнее, я собирался вычитывать верстку своей книги, но верстка могла подождать – такой шанс упускать нельзя. Министр транспорта прибыл в Польшу с официальным визитом и захотел почтить память о Холокосте, посетив один из лагерей смерти. В Аушвице он уже побывал несколько лет назад во время Марша живых и на сей раз захотел поехать в Треблинку.

Нужно было обновить гардероб. В обычных поездках я особого значения одежде не придавал, но, сопровождая министра, надо выглядеть прилично. Магазины в районе гетто уже не работали, но я знал, что большой торговый центр открыт допоздна. Из такси я позвонил Руфи, объяснил ситуацию и спросил совета, как стоит одеться. Руфи было не до одежды. Она сказала, что Идо вернулся домой с царапиной на лбу. Его кто-то толкнул, и он снова отказывается идти в сад.

– Значит так, – сказал я, может быть, и грубо, – завтра у меня важный день, я провожу экскурсию для министра. Детсадовскими проблемами займусь, когда вернусь в Израиль.

Я был зол и на нее и на сына. Пора уже ему научиться самому справляться с трудностями, пора научиться давать сдачи.

Я успел в торговый центр до закрытия и купил в каком-то фирменном магазине рубашку на пуговицах и брюки.

Треблинку я знал как свои пять пальцев, никакой особой подготовки мне не понадобилось. Я лишь напомнил себе, что следует держаться должным образом, рассказывать информативно, занимательно и почтительно. И не оригинальничать. Я справлюсь. Я профессионал. В своем деле я лучший.

Утром меня посадили в большой автомобиль. Посол сидел внутри, мы познакомились. Я старался не терять голову, но карьера моя, вне всякого сомнения, переживала взлет. Без лишней скромности я, представляясь, предварил свое имя словами «доктор наук», и посол повторил слова консула: меня отлично отрекомендовали в Яд Вашем.

– Министру нравится, когда говорят коротко, – сказал посол. – По плану у нас не более получаса, сегодня холодно. Все это – чисто символически, в подробности вдаваться не нужно.

Я кивнул и внутренне подкрутил соответствующие настройки.

Мы подождали, пока министр выйдет из отеля, окруженный свитой помощников и охранников. Передо мной был человек из телевизора, я не на шутку разволновался, когда он сел в машину, и чуть было не согнулся в поклоне, когда меня представляли. Министр спросил мое имя, где я живу в Израиле, как давно вожу экскурсии, и на этом наша беседа закончилась. Большую часть дороги он говорил по телефону с Израилем, обсуждал какую-то связанную с транспортом проблему, попавшую в новости, и консультировался с сидевшим рядом советником по связям с общественностью.