Бальзаковские женщины. Возраст любви - Сергей Нечаев

Поразмыслив, Бальзак решил создать роман а-ля Рэдклифф и тут же приступил к делу. Первым таким «произведением», вышедшим из-под его пера, стал роман «Фальтурна». Ниже мы приведем содержание пары романов, написанных Бальзаком в это время, чтобы стало понятно, до какой же степени это была ерунда. Действие романа «Фальтурна» происходило в Неаполе. В этом романе Бальзак воплотил «магическую силу» в образе необыкновенно красивой девушки громадного роста, наделенной сверхчеловеческими возможностями. Роман якобы сочинил итальянец, некий аббат Савонатти, чей возвышенный образ был навеян Бальзаку произведениями Вальтера Скотта и Рабле; его переводчиком значился некий месье Матрикант, школьный учитель. Савонатти, рыцарь духа, противопоставлялся Матриканту, своего рода Санчо Панса, охотнику до благ мирских. Эти Савонатти и Матрикант как бы олицетворяли две стороны натуры самого Бальзака.

К сентябрю 1820 года им был вчерне набросан и второй роман «Стенио, или Философские заблуждения». Это уже было нечто в стиле Руссо. Завязка романа была такова: Жакоб дель Риес, двадцатилетний юноша, после долгих странствий возвращался в город Тур, где жила подруга его детских лет, его молочная сестра Стенио де Формозан. Повествование начиналось мужественным поступком героя: Жакоб вытаскивал из Луары двух тонущих кузенов Стенио. Затем выяснялось, что во время отсутствия Жакоба родители выдали Стенио замуж за вандейца де Планкси. Узнав об этом, Жакоб едва не умер от горя, но пришел в себя в объятиях Стенио. Увы, она больше не была свободна. Молодые люди совершили романтическую прогулку, но об этом узнал де Планкси, и это привело к скандалу. Дальше все было очень навороченно и брутально (тут уж Бальзак особо постарался): молодая женщина в отчаянии, возлюбленный непоколебим, а ненавистный муж груб и циничен. В результате Стенио все же говорит Жакобу «нет» (эта тема потерянного Рая особенно удалась Бальзаку). После этого Жакоб начал писать Стенио и своему близкому другу философские письма, где высказывались сомнения в существовании Бога, велись рассуждения о природе сновидений и о том, что мысль материальна. Как писал А. Моруа, «Стенио» для Бальзака — это была:

«попытка испробовать силы в жанре, который его привлекает, в романе, насыщенном философскими мыслями. Но автору не хватило опыта и мастерства, чтобы добиться решения трудной задачи — сплавить воедино романтический сюжет и умозрительные рассуждения».

Следует признать, что «Стенио» чуть-чуть не хватило до того, чтобы стать хорошей книгой (значительно позже частью этой рукописи Бальзак воспользуется для того, чтобы залатать прорехи в сюжете другого романа). Но пока это не принесло ему ровным счетом никаких результатов.

Хождения по издательствам оказались бесполезными: одни редакторы, заваленные работой, даже отказывались разговаривать с ним, другие — полные спеси — подолгу поучали, что и как нужно писать, а один господин, даже не взглянув на рукописи, заявил:

— Очень похвально, молодой человек. Весьма, весьма… Весомо! Но, к сожалению, это все немного не то.

Он явно считал себя красавцем и находил в своей фигуре что-то общее с Наполеоном. Бальзак присмотрелся: фрак на нем серый, руку важно держит за жилетом, булавочка шейного платка — с Наполеоном, перстень — с Наполеоном, табакерка на столе — с Наполеоном.

— Что же не то? — осмелился переспросить «Наполеона» Бальзак.

— Ну, постарайтесь придумать что-нибудь розово-черное, но, как бы это получше выразиться… пожелтее, что ли. Да, именно пожелтее! Ну, вы меня понимаете?

Бальзак так и не понял, что этот тип имел в виду, но на всякий случай согласно кивнул головой. В карманах было пусто, а времени на дальнейшие попытки больше не оставалось.

* * *

15 ноября 1820 года родители Бальзака объявили, что с 1 января следующего года они отказываются оплачивать мансарду на улице Ледигьер. Все! Надо было возвращаться в Вильпаризи. Конец сочинительству! Здравствуй, обывательское прозябание! Здравствуй, солидная и благопристойная (с точки зрения родителей) служба!

Об отчаянии Бальзака и о том, что вдруг произошло потом, С. Цвейг рассказывает следующее:

«Самому зарабатывать, обрести свободу, независимость — именно за это и сражался Бальзак с яростью отчаяния, сражался не на жизнь, а на смерть. Именно ради этого он и гнул спину в годы своего добровольного отшельничества на улице Ледигьер. Он экономил на всем, на чем только мог, он голодал, не щадил себя, писал до полного изнеможения, влачил поистине жалкое существование. И все напрасно! Если никакое чудо не спасет его в последнюю минуту, он вынужден будет снова поступить на опостылевшую службу.

Именно в подобные мгновения трагической безысходности и отчаяния искуситель, как повелось в легендах, предстает перед отчаявшимся, дабы купить у него душу. Искуситель в данном конкретном случае совсем не похож на дьявола — он воплотился в образе обаятельного и вежливого молодого человека, на нем отлично скроенные панталоны и ослепительное белье, и, конечно, он пришел вовсе не по Бальзакову душу, он хочет купить только его творческую энергию».

Они познакомились то ли у какого-то издателя, которому Бальзак предлагал свои романы, то ли в библиотеке. Помимо приятной внешности, этот искуситель обладал еще и весьма благозвучной фамилией — его звали Огюст Лепуатвен, но он именовал себя Ле Пуатвен де Легревилль. Он был на восемь лет старше Бальзака и от отца — довольно популярного актера — унаследовал потрясающую расторопность. Недостаток литературного таланта он компенсировал тончайшим знанием капризов света. Каким-то чудом ему удалось найти издателя для своего романа «Два Гектора, или Две бретонские семьи». Но роман этот еще предстояло написать, а издатель уже заплатил ему за работу приличный аванс и теперь ждал от него шедевра размером аж в два тома.

Должно быть, Бальзак пожаловался новоявленному другу на невезение с собственными книгами, и де Легревилль объяснил ему, что истинная причина этого невезения заключается в избытке писательской гордости.

— Не думаете же вы, в самом деле, что книги служат распространению просвещения и развитию вкуса у публики? — рассмеялся он.

— Вообще-то, я именно так всегда и думал, — ответил Бальзак.

— Заблуждение, типичное заблуждение! Я не раз размышлял об этом, и вот к чему я пришел: книги имеют разную ценность для человека, смотря по тому, пользуется ли ими низменная душа или душа возвышенная. Общепринятые или так называемые популярные книги — это всегда зловонные книги. Запах маленьких людей переносится на них, ведь там, где толпа ест и пьет, там обыкновенно воняет. Так стоит ли терзаться муками совести ради какого-то одного-единственного романа? Ведь роман можно набросать и без особых усилий. Нужно только придумать или, на худой конец, найти где-нибудь сюжет, например какую-нибудь историческую штуковину, на которую издатели теперь особенно падки.

— Но ведь роман еще нужно написать, — возразил ему Бальзак.

— Подумаешь, всего каких-то несколько сот страниц! — воскликнул де Легревилль. — Кстати, проще всего это делать вдвоем! У меня как раз есть издатель. Если вы не против, мы могли бы сочинить этот роман вместе. И следующий тоже. А еще лучше — давайте набросаем вместе какую-нибудь дурацкую фабулу, а уж напишете вы все сами. Я же возьму на себя посредничество.