Камень ацтеков - Александр Михайлов

— Вот английская собака!

Ланда вышел из темноты, теперь отблески фонаря окрашивали его напряженное лицо. В горло Баррета уперлось лезвие навахи.

— Только попробуй, Педро, только попробуй хотя бы пикнуть. Сейчас сверну кляп и засуну его поглубже в твою глотку.

— Дурак. Лучше налей мне выпивки.

Ланда подумал и убрал нож.

— Мне совсем не жаль хереса, только он тебе не поможет. Я придумал кое-что получше.

Он исчез, но тут же вернулся, держа что-то в ладони. Баррет напряг зрение и увидел обычные, сорванные с какого-то растения и уже подсохшие листья.

— Что это?

— Да так, странная штука, она редко попадает на восточный берег. Кока. Ее любят горные индейцы аймара, те, которые из перуанского вице-королевства; по мнению дикарей, это зелье — подарок их какой-то богини. Ты просто возьми это в рот целиком и как следует разжуй. Не торопись. Не вздумай проглотить.

Питер растер зубами безвкусный лист. Некоторое время ничего особенного не происходило. Жар не исчез, но боль в плече поприутихла — вроде бы болело не у Баррета, а так, у кого-то другого.

— Возьми еще один, — посоветовал Ланда.

— А третий можно?

— Нельзя. Второй был последним. Иначе ты привыкнешь, будешь жевать листья бесконечно и сожрешь весь мой запас. К тому же, извини, я позабыл тебе сказать, что употреблять это зелье — очень большой грех. Правда, я не думаю, что греховность имеет для пирата значение.

Баррет больше не слушал испанца, он не знал, было ли вызвано это чувство действием листьев, но боль в руке притупилась. Мрачное будущее сделалось неопасным и отодвинулось куда-то в бесконечность, фонарный огонь совсем потерял зловещий оттенок костра.

Ночь была спокойной и длилась вечно. Плескалось сонное море за бортом, огромный галеон был надежным пристанищем, бюст чужого короля и черная кружка исчезли из поля зрения, даже де Ланда больше не казался таким уж негодяем.

Сам Ланда, однако, не разделял эйфории Баррета. Он нашел на руке англичанина пульс, остался чем-то недоволен, потом поискал на шее сонную артерию.

— Угораздило же этого океанского пса получить пулю от своих же бандитов. Если он сдохнет еще до Картахены, тут и Лусия не поможет. Пресвятая Дева! Прошу тебя, пусть он покуда не умирает. Только не в море, не сейчас, не так нелепо и бесполезно. О, Педро Баррет! Ты улыбаешься и не знаешь, что зелье дает силы только потому, что отнимает их у нового дня. Сегодня стало полегче, зато завтра очнешься в тоске, а может быть, и вовсе не очнешься. Нет, до чего же нам не везет! Удача поманит и тут же уйдет, самые лучшие планы оборачиваются крахом.

Де Ланда вытащил из ларя запасной плащ и укрыл им Баррета.

— Пожалуй, и мне надо поспать. Хотя бы на оставшиеся четыре склянки, ведь неизвестно, что будет завтра…

Он влез в свою подвесную койку и через минуту задремал.

Море (то самое, которое казалось одурманенному Баррету тихим и безопасным) качало «Хирону» так, что скрипели доски. Волны били по корпусу и обдавали снаружи кормовую галерею. Резной фонарь в форме замка погас. Тускло светилась узкая полоска чистого неба у самого горизонта.

В пустоте и безвременьи гулко грянул удар. Его металлические вибрации наполнили пространство, отразились от холодной тяжести камня. Чистый звук длился и длился, покуда не начал медленно умирать. Тогда колокол ударил во второй раз так, что, казалось, дрогнули сами стены громады.

— Дон-н-н!

Низкий звон заглушил все остальные обыденные звуки — нежное хлопанье голубиных крыльев, легкий шорох прибоя и пение ветра, заблудившегося среди сотен крыш. Величественные биения следовали друг за другом, пестрая стая потревоженных птиц описала широкий полукруг и снова устроилась на кирпичных карнизах и в фигурных нишах фризов. С неба прямо в грязь улицы спустилась пригоршня потерянного пуха.

Молодая женщина в андалузском платье, вздернув подбородок, задержала внимание на нависающей громаде храма. Колокол, который был сердцем собора, ударил снова — сильно, повелительно и одновременно мягко и призывно. Быстро смахнув ладонью перо с подоконника, хозяйка дома захлопнула окно.

В полутемной комнате тепло пахло высушенной травой. Человек, который только что спал на узкой койке, поднял веки и прищурился на светлый прямоугольник проема и темный женский силуэт.

— Как называется это место? — спросил он по-английски.

Испанка промолчала, а Баррет попытался подобрать уцелевшие в памяти чужие слова.

— Cartagena?

— Не мучайся, англичанин, — послышался довольно бодрый голос де Ланды. — Она сносно знает ваш язык, просто не любит на нем изъясняться. Оно, впрочем, и неудивительно. Лусия Сармиенто родом с Айла Баллена, как раз оттуда, где порезвились английские негодяи.

— Честно признаюсь, порезвились.

— Как ты сейчас?

— Горячка почти исчезла.

— Лусия сама занималась твоим плечом, она же вытащила застрявший осколок. Можешь благодарить сеньориту за спасение жизни и руки, только, клянусь своею шпагой, благодарность свиньи была бы ей дороже.

Баррет попробовал подвигать предплечьем. Где-то глубоко, возле самой кости, болело, повязка, перекинутая через шею, плотно удерживала правую руку возле груди.

— Держать что-нибудь, кроме ложки, ты сможешь только через месяц. По правде говоря, спокойствия ради, я предпочел бы видеть тебя и вовсе одноруким, но моя Лусия слишком старательный врач. Она тебя ненавидит, но не способна причинить больному вред.

Баррет повернул голову в сторону окна, Сармиенто старательно уклонялась от разговора — все тот же темный безликий силуэт на светлом фоне проема.

— Muchas gracias, senõrita.

Она не ответила.

— Как я очутился здесь?

Де Ланда самодовольно улыбнулся.

— Пришлось пойти на остроумный обман. Я заявил Родригесу с самым искренним видом, что ты мой горячо любимый родственник, давным-давно потерянный на Айла Балена. Чувствительные дамы, плывшие на «Хироне», готовы были прослезиться от такой баллады. По счастью, никто из них не заглядывал близко в твои лживые разноцветные глаза.

— Ладно, и что теперь?

— Конечно, я терпеть не могу подонков из английских колоний, но дело прежде всего, иногда оно важнее даже приятной мести. Одним словом, я хочу предложить тебе сделку. Во-первых, ты не попытаешься сбежать или выкинуть какую-нибудь шутку наподобие поножовщины. Во-вторых, ты поможешь мне в предприятии, которое я собираюсь устроить. Не беспокойся, оно не будет вредить Англии, и ты останешься чист перед губернатором Шарпом, да и перед Морганом тоже.

— Если я соглашусь?

— В случае успеха ты получаешь жизнь, свободу и четвертую часть добычи. В случае, если дело сорвется не по твоей вине, — все то же самое, за исключением денег. Если ты откажешься, я тебя убью.