Бегство со Светлого берега - Айви Вальтеровна Лоу-Литвинова

ей на пользу после столь частых вечеров в Лондоне, когда она засиживалась до поздней ночи.

В своих меблированных комнатах Тэмзи была похожа на гигантскую черепаху в зоопарке, которая греется на солнце перед входом в темную пещеру, куда она уползет ночью. В большой комнате окно в эркере было затенено разросшимся азиатским ландышем в обитой железом кадке с заржавевшими ручками. Проволочные корзины с папоротниками свисали с потолка перед каждым оконным стеклом; на окнах висели плюшевые занавески, украшенные бахромой, и шторы на роликах, наполовину опущенные, чтобы не дать проникнуть блеску моря или неба, но отнюдь не взору чужака, ибо Тэмзи обитала на третьем этаже, куда не мог заглянуть случайный прохожий. На противоположной стороне улицы не было домов, только некрутые дюны, в которых пытались укорениться лишь пучки жесткой травы, узкая полоска пляжа за дорогой и затем океан до самого горизонта. В ясные дни можно было разглядеть кусочек побережья Франции. Не было никакого обмана в том, что улицу назвали Океанской Террасой, а сам дом, в котором проживала Тэмзи, по праву мог именоваться «Морским Видом». Тэмзи, дочь британского офицера, вела кочевую жизнь армии мирного времени, до тех пор пока ее отец не получил последнего повышения в чине за проявленную храбрость при осаде Севастополя и закончил карьеру в, если так можно выразиться, оккупационной армии в Индии.

Тэмзи постоянно переезжала с места на место, забирая с собой в меблированные комнаты в Бейсуотере, Четленхэме и одном за другим морском курорте остатки домашних фетишей, включая поднос из Бенареса, медный гонг с утраченным билом, индусский молитвенный коврик, используемый как подставка для папоротника, и вручную раскрашенные вазы. Увеличенные свадебные фотографии ее новой хозяйки были безжалостно содраны со своих мест над камином и заменены увеличенными фотографиями доблестных офицеров дяди Фреда и дяди Дика, чьи кости покоились на офицерском кладбище в Севастополе, а красный угол комнаты теперь заняло величайшее сокровище — портрет на фарфоре фельдмаршала, отца Тэмзи. Мертвенно-бледная плита была поставлена на мольберт и задрапирована кашемировой шалью, вышитой золотом, а его украшенная плюмажем треугольная шляпа действительно стояла на маленьком столике перед мольбертом. Шляпа, густые усы да вздернутый нос — вот все, что сохранилось на плите от облика фельдмаршала. К огорчению матери, Эйлин не проявляла интереса к своим военным предкам, никогда не могла разобраться в чинах дяди Фреда и дяди Дика и едва ли представляла, где находится Крым и из-за чего разгорелась вся история вокруг Константинополя.

Лицо Тэмзи высунулось из шалей и косынок; взгляд ее был невидящим, глаза блестели, как у черепахи; но на коричневом лице почти отсутствовали морщины, а выточенные, чувственные ноздри и резкие линии полных губ выказывали темперамент, свойственный отнюдь не земноводным. В действительности, Тэмзи была бичом божьим, как могла бы сказать в любой день недели ее служанка Ева. Могла бы, но никогда не говорила. Ева была предана Тэмзи, рада приезду Вин и Эйлин, удивлена тем, как выросла Эйлин, хотя последнее, в конце концов, могло и не удивлять, если учесть, что они не виделись целых восемь лет.

Ева испекла особый пирог на хозяйкиной кухне и принесла его вместе с клубничным джемом из запасов Тэмзи. Но она испортила и крепкий чай, и яйца на тостах по-деревенски, и клубничный джем тем, что встала у угла стола, положив руку на бедро, и болтала в течение всего ужина: «Мисс Берч то-то, ваша тетушка Эмили то-то», причем смысл каждой фразы сводился к тому, что Тэмзи всегда уверяла ее, Еву, как она любит ее, как она ценит ее и не может жить без нее. Впервые Эйлин осознала, что Тэмзи вовсе не настоящее имя Тэмзи. И вот мама рассказывает ей, растаяв от воспоминаний, что так окрестил Тэмзи младший брат мамы, дядя Джорджи, которого Эйлин никогда не видела (он утонул в море). «Тетя Эмми живет на Темзе».

Когда Ева взяла чайный поднос и вышла из комнаты, Вин закурила сигарету (она усвоила эту дерзостную привычку, обычно практикуемую фривольными дамами), схватила спички и глазированную керамическую пепельницу с надписью «Гинесс вам понравится», украденную хозяйкой из местного паба для своих жильцов-мужчин, и быстро встала из-за стола.

— Пойдем-ка в спальню, пока этот Иисусик не подкрадется и не застанет меня курящей, — сказала она.

Эйлин была неподдельно шокирована; она все еще верила, что люди, которые преданны вашим родным и очень рады видеть вас, когда вы наносите визит их нанимателю, обязаны быть милыми. Как часто слышала она в разговорах между матерью и тетей Флорри с тетей Грэйси: «Что бы делала Тэмзи без Евы?»

— Но Ева добрая, правда? — робко спросила она, как ждущая Истины; да так оно и было на самом деле.

— Из этих шотландских сектантов, — отвечала Вин. — Она бы с радостью застигла меня за курением и донесла об этом Тэмзи. И вот появляется новое завещание, и мы с тобой можем распроститься с круглыми хрустальными часиками и севрским чайным сервизом.

Словно завороженная, Эйлин представила себе адвоката в парике, будто сошедшего с рисунков Крукшенка[20], крадущегося к постели Тэмзи с чернильницей из рога и гусиным пером. Она вдруг обнаружила, что ей всегда не нравился неприятный блеск рыбьих глаз Евы, а в ее круглом низеньком лобике чудилось что-то вульгарное; она испытала чувство облегчения, едва ли не освобождения, от мысли, что теперь не обязана любить Еву. Но она была и уязвлена: впредь, когда люди станут хвалить кого-нибудь, она никогда не будет уверена, что они говорят правду. Однако же юность легко приноравливается к обстоятельствам. «Ева чем-то похожа на Урию Гиппа?[21]» — спросила она, дав духу сообщничества заменить в себе искателя Истины.

Вин крепко обняла ее, тронутая отзывчивостью дочери, да и много ли девушек читают в наши дни Диккенса? Это была их первая ночь на Океанской Террасе, и они уже собирались лечь спать, после того как Вин затушила сигарету и закопала окурок в большом горшке, из которого рос глянцевитый азиатский ландыш, заслонявший нижнюю часть окна в эркере.

— Полагаю, нам надо выйти подышать морским воздухом, прежде чем ложиться, — нехотя сказала Вин.

— Не надо, — заверила ее Эйлин. — Кому нужен морской воздух в марте?

Вин была только рада, что ее разубедили.

До сих пор им не приходилось спать в одной постели, и Эйлин вытащила из-под подушек валик и положила его посередине вдоль кровати.

— Как меч в брачную ночь[22], — весело сказала втайне обиженная Вин. Валик занял так много места, что одеяло не удалось подоткнуть