Герцогиня: ветер судьбы - Марианна Красовская

было по-прежнему мятым. Белье – несвежим. Прическа растрепалась. Да и бес бы с ним, что платье мятое – так оно еще и вечернее. Богатые украшения и низкое декольте утром – невозможно вульгарно! Не передать, как мне неловко в таком виде предстать перед Вазилевсом! Но выбора у меня нет совершенно, и я киваю Макеши, чтобы шел за мной: без него страшно.

В отличие от меня, король (о, кто бы сомневался!) свеж и опрятен. Он у себя дома. Ему, разумеется, принесли поутру воду для умывания и чистую рубашку. В отличие от меня. Я смущена, я голодна, я неумыта и практически не причесана. Кое-как расчесала волосы пальцами и затянула лентой, оторванной вчера с сорочки – это Арман слишком нетерпеливо меня раздевал.

Его величество окидывает меня взглядом, полным недоумения.

– Мне лестно, что вы так спешили ко мне, Иветта, но… возможно, стоило немного… привести себя в порядок? – мягко спрашивает он, чуть щурясь.

– Как? – прямо спрашиваю я. – Горничной мне не предоставили. Даже воды для умывания не принесли.

– А завтрак? – как-то хищно склонил голову король. – Вы завтракали?

– Нет.

– Как забавно, – усмехнулся он. – И как мелочно! Всем гостям в моем дворце предоставляется прислуга и приносится завтрак поутру. Стало быть – она не угомонилась?

Она? Вот это поворот! Я замерла, вдруг понимая. Кто может быть – она? Кто и почему может не желать моего присутствия во дворце? Только тот, кто знал мою мать – и то, что она была фавориткой Вазилевса. А кому могут помешать фаворитки – да только законной супруге! И все эти методы – они такие женские!

– А ведь меня так и не представили ее величеству, – скромно потупилась я. – Разве я могу так оскорбить ее пренебрежением?

– Действительно, это недопустимо, – усмехнулся король. – Поезжайте сейчас домой, а вечером – жду вас на прогулку в саду – часа в четыре.

– В сопровождении графа Волорье? – небрежно уточнила я. – Одной, наверное, просто неприлично.

– И герцогиню Шатиньон тоже захватите. Ее так давно не видно… Итак, Иветта, до вечера. И не опаздывайте.

9. Женский заговор

– Он так и сказал – вместе с герцогиней Шатиньон? – в сотый раз переспросила Хлоя. – О, его величество про меня не забыл!

Я кивала (в сотый раз), улыбалась. Вертелась перед зеркалом и мучительно сомневалась. Как подстрелить двух птиц сразу: понравиться Арману и не показаться королеве слишком уж красивой? Это было очень сложно! Не слишком ли скромное платье? Как лучше на прогулку: с тонким плащом или камзолом на манер мужского? Шарф нужен или нет? Ботинки или сапоги? Перчатки – шелковые или кожаные? В кожаных теплее, а шелковые изящнее.

Насыщенный винный цвет теплого бархатного камзола делает меня старше и строже. Ах, надо было надевать изумрудную амазонку, но уже поздно. Что ж, ничего не поделать, можно только чуть-чуть освежить наряд белым шелковым плащом. И тогда – шелковые белые перчатки. Не так уж и холодно на улице! Высокие ботинки на шнуровке, кокетливая крошечная шляпка с длинным петушиным пером и никаких, упаси боги, пудр и помад! Естественность и скромность – все же не стоит оставлять за собой такого врага, как ее высочество.

– До чего ж ты на Аду похожа! – вздыхает Хлоя, а я хмурюсь.

Походить на Аду Шантор нынче – дурной тон. Мне неоднократно дали это понять. Интересно, а Арман – помнит мою мать? Он старше меня на восемь лет, ему было одиннадцать, когда она погибла. Он должен был быть с ней знаком. Спросить бы его, за что он так ее ненавидит… так ведь не ответит.

Граф Волорье приехал вовремя и был до омерзения галантен – помог нам спуститься со ступенек, открыл дверцу экипажа. Видимо, ради Хлои, потому что мне он обычно только грубил. Мы уселись в его ландо – Макеши запрыгнул на облучок к кучеру. Сегодня Арман кивнул ему, как своему. Обидно – даже на Макеши он смотрит приветливее, чем на меня. Хотя врать не буду – меня Волорье тоже окинул пристальным взглядом – очень по-мужски. Мне даже показалось, что я немного ему сегодня нравлюсь.

Хлоя болтала обо всем на свете – вот чего у нее не отнять, так это умения вести себя в обществе. Мне вдруг остро стало не хватать смелости. Я угрюмо молчала. Вспоминала, как Арман меня целовал – это было впервые в моей жизни. А потом оттолкнул – и это тоже было впервые. Не раз и не два мне самой приходилось отталкивать излишне настойчивых мужчин. Однажды меня пытался «приласкать» сам сьогун. Не в меру ретивому мужчине (спору нет, привлекательному – сьогун был красивый, крупный, хоть и немолодой) пришлось изо всех сил наступить на ногу деревянной сандалией. Что же, он понял все сразу. Извинился даже. Ниххонские мужчины – они совсем другие. Там совершенно невозможно представить, чтобы кто-то оскорбил женщину знатного происхождения словами или поступками – это немыслимый позор! И чем выше статус мужчины, тем скромнее его поведение. Император одинаково вежлив как с женой дайджина, так и с самой последней поломойкой, что, впрочем, не мешает ему хладнокровно отдавать приказы о телесных наказаниях своих наложниц или служанок.

Неизвестно еще, что лучше – холодная змеиная вежливость или открытая ненависть.

Я опять оправдываю Армана, да? Да, я неравнодушна к этому мужчине. Ничего не могу с собой поделать. Он вызывает у меня очень странные чувства: и восхищение, и обиду, и смущение. Вчера я беззастенчиво с ним флиртовала, а сегодня краснею невпопад и прячу глаза. А он, как всегда, нисколько мне не помогает. Смотрит прямо с едкой насмешкой, а я отворачиваюсь, не желая, чтобы он надо мной смеялся.

Дорога рядом с ним невыносимо длинная, хотя ехать до королевского дворца по пустым улицам не больше получаса. И руки у меня в тонких перчатках совсем озябли.

Арман помогает Хлое выйти из экипажа, а потом подает руку мне – и неожиданно задерживает в своих ладонях. Наклоняется ко мне и шепчет:

– Прекратите страдать, красавица. Ничего не изменилось. Я вас не люблю, вы не любите меня – но это не значит, что мы должны шарахаться друг от друга.

– Не люблю? – вскинула я брови. – Да я вас просто ненавижу!

– И это прекрасно, – смеется Арман. –