Порт-Артур – Токио - Александр Борисович Чернов

Многие периодически отправлялись к специально разложенным вдоль стен Генштаба кострам погреться, где о чем-то спокойно толковали с подходящими туда же и с той же целью служивыми. В руках у большинства рабочих были видны газетные листы. Очевидно, обсуждение царского ответа на петицию было главной темой всех этих толковищ и пересудов.

Да, внешне пока все смотрелось чинно и спокойно, былого утреннего напряга в воздухе уже не висело. Только как дело повернется после выхода к людям депутации, в которой не будет их вожака, пока не мог предсказать никто. Достаточно было одной искры, одного удачно брошенного в народ визгливого лозунга, и катастрофа была бы неизбежна.

Вадим знал, что при попытке толпы прорваться к Зимнему гвардейцы, не медля ни секунды, откроют огонь на поражение. А наблюдая за бесовскими искорками, скакавшими в глазах у царских дядюшек, особенно у Владимира Александровича, командовавшего гвардией, и генерал-инспектора кавалерии Николая Николаевича, не так давно получившего от финнов прозвище Бешеный Пес за успехи в деле усмирения в генерал-губернаторстве волнений, последовавших за убийством местным фанатиком столь ненавистного для поглядывавшей в сторону Стокгольма чухонской элиты генерала Бобрикова, сомневаться в том, что эти двое только и ждут момента, дабы «проучить взбунтовавшуюся чернь», не приходилось.

Осознавал все это и Николай: по тому, как деловито общались его дядья со своими генералами, как сновали из дворца на площадь и обратно их адъютанты, было понятно, что именно такого развития событий оба великих князя с нетерпением и ожидают. Причем ожидают с каким-то нездоровым, театрально кровожадным азартом, в котором больше было напускного безумия рабов зеленого сукна игорных столов императорского яхт-клуба, чем трезвой, рассудочной реакции понимающих весь риск сложившейся кризисной ситуации генералов.

Банщиков, стоя поодаль от суеты проводов депутатов в компании с флигель-адъютантами царя – графом Шереметевым, Оболенским и Свечиным, генералами Гессе и Ширинкиным – комендантом Зимнего и начальником дворцовой полиции, а также с только что подошедшими к ним Петром Николаевичем Дурново и министром двора бароном Фредериксом, мог со стороны понаблюдать за всей этой гвардейско-великокняжеской «собачьей свадьбой». Тем же, как оказалось, занимался и главный полицейский России, в сердцах, ни к кому конкретно не обращаясь, проронивший вдруг с грустной иронией:

– Эк, великие-то как клювики свои понавострили…

В ответ на его реплику умудренный немалым жизненным опытом за почти что семь десятков лет жизни, из которых более четверти века прошли в ближнем окружении царской семьи, Фредерикс печально улыбнулся и со вздохом добавил:

– Это еще ничего, любезный мой Петр Николаевич. Вряд ли они сейчас рискнут по собственному почину. Вот если бы государь не настоял третьего дни на том, чтобы Сергей Александрович сегодня оставался в Москве и смотрел за ситуацией там, одному Господу ведомо, до чего бы все тут дошло… А так, даст Бог, может, утихомирится, уладится…

«Стало быть, вы, многоуважаемый Владимир Борисович, только успешно косите под тупого, оловянного солдафона, к тому же в роли смотрящего за ”глупышом Ники” от зубров Священной дружины, если сразу и вполне правильно уяснили, что сегодня обещал самодержец рабочим депутатам. И понимаете, как отреагировал бы на это ”дядя Сергей”. Здорово, что ”дядя Володя” с ”Николашей” пока до сути не доперли. Но даю рупь за сто, через часок-другой и до них дойдет. Или разъяснят. Витте, а может, их дружбаны из посольств Лондона и Парижа. Главное, чтобы махать кулаками после драки им было бы уже поздно. Только бы Николай выдержал все это до конца!» – зажал палец в кулак на удачу Вадим.

Между тем развязка неотвратимо приближалась. Кульминационный момент, во многом определяющий, и не только для будущего «судеб российских», но и персонально для него. Припасенный к финальному акту разыгрывавшегося действа сюрприз господам сценаристам запланированной на сегодня братоубийственной бойни, подготовленный самодержцем при деятельном участии Банщикова и Лейкова-Фридлендера, явно застал тех врасплох.

И заставил-таки царских дядьев взглянуть на Вадима серьезно. Не только как на новую и, скорее всего, как это уже не раз случалось, недолговечную игрушку Николая. Или как на мимолетный каприз его младшей сестренки, несправедливо обиженной недостатком мужского тепла в собственной семье. Или даже, в конце концов, как на нежданно-негаданно болезненную занозу в дородной заднице братца генерал-адмирала: от молодого моряка, только что вернувшегося с войны, хлебнувшего там вволю флотского бардака и внезапно обласканного императором, этого вполне можно было бы ожидать.

Теперь же его увидели… И удивленные взгляды эти говорили примерно о том же, о чем говорит взгляд хомо сапиенса кусающему его сквозь носок комару… И что дальше? А дальше Вадику предстояло играть по-крупному. В этом он смог убедиться уже через несколько дней. Только вот игра такая могла стоить ему очень и очень дорого.

* * *

Был когда-то у Вадима один хороший приятель. Из той, невозвратно далекой уже, прошло-будущей жизни. Обитал он на одиннадцатом этаже в башне их институтской общаги и принадлежал к небольшой, но существовавшей всегда плеяде вечных студентов, которые академками и прочими правдами-неправдами продлевали свое существование в стенах вуза на несколько лет в сравнении с прочими недорослями-студиозиусами. Будущие карьерные минусы из-за отсутствия реального трудового стажа «по специальности» для многих из них, уже фактически взрослых дядей, давно нашедших себе в столице стабильные источники дохода, безусловно перевешивались в их понимании некими разнообразными плюсами от пребывания в перенасыщенной юными восторженно-романтичными студентками среде.

Звали его Сосо, или Иосиф. И прибыл он на учебу в Златоглавую из замечательного грузинского городка Гори. Кроме великолепных продуктов местного домашнего виноделия город этот был замечателен еще и тем, что кроме сотоварища Вадика по факультету дал миру еще одного знаменитого сына. Сосо родился в доме, стоявшем всего через пару дворов от того, где на сто с лишним лет раньше увидел свет его тезка по фамилии Джугашвили. И в честь кого, естественно, был назван и он сам.

Будучи человеком от природы общительным, по-грузински хлебосольным, Сосо не чурался общества своих младших сокурсников. На таких вот посиделках за картишками Вадик впервые познакомился со всеми достоинствами домашней семидесятиградусной чачи, она хранилась в здоровенных десятилитровых бутылях, бережно упакованных в аккуратные, по их форме сделанные корзины. А также вкусил неповторимых ароматов домашних вин прямо из бурдюков: на родину Сосо летал часто и возвращался всегда с изрядным багажом.

В столице Иосиф устроился неплохо. Перепробовав много работ и ни на одной из них подолгу не задерживаясь, денежку он имел, тем не менее, всегда, и вполне приличную. Но вот играть на деньги, это