Лабиринт Фавна - Гильермо Дель Торо

Лес над ним насмехается!

Снова.

Нет! Видаль отвернулся. Он не выставит себя дураком, гоняясь за партизанами по коварному лесному лабиринту. Он дождется, пока они сами к нему придут. У него – продовольствие и лекарства. А лекарства им нужны, по ампулам видно.

Видаль не ошибся.

За ним действительно наблюдали. Солдаты вскочили на коней и вслед за капитаном отправились назад, на мельницу. Деревья раскрасили их мундиры черными пятнами теней. С десяток оборванцев, прячась на холме над погасшим костром, наблюдали, как преследователи уходят. Ненадолго.

На этот раз Видаль едва их не поймал.

Он найдет их снова.

Офелия уже не стряхивала мокриц с лица и рук. Она вся перемазалась в грязи. Казалось, она целую вечность ползет по внутренностям земли. Потерянная принцесса в поисках Подземной страны, если верить Фавну.

Стало трудно дышать, и впереди не видно было ничего, кроме темноты. Темнота, корни, жидкая грязь и полчища мокриц. Кому они служат? Едва этот вопрос пришел в голову Офелии, как она услышала, что позади нее что-то шевелится. Что-то большое и тяжелое.

Она взглянула через испачканное землей плечо и увидела в двух шагах у себя за спиной огромную жабу. Бородавчатое тело размером с корову заняло собой всю ширину туннеля. На иллюстрации в книге Фавна жаба была нарисована совсем как живая, только маленькая!

– Д-добрый день, – еле выговорила Офелия. – Я – принцесса Моанна, и я…

Она набрала побольше воздуху:

– Я тебя не боюсь!

Конечно, это была неправда, но, может, Жаба не умела угадывать мысли людей по лицу? Вот Офелия точно не могла угадать, о чем думает Жаба. Из раздутого тела вырвался квакающий звук, похожий на отрыжку. Золотые глаза моргнули, как будто зверюга не могла поверить, что хрупкое, не покрытое шерстью создание добралось до ее логова.

Офелия, не отрывая взгляда от Жабы, вытряхнула из мешочка на ладонь три камешка. Грязь вокруг шевелилась – в ней копошились мокрицы.

– Как тебе не стыдно? – Голос у Офелии дрожал едва ли не сильнее, чем сбитые коленки. – Живешь тут, жуков ешь, толстеешь, а дерево умирает!

Офелия смахнула с локтя мокрицу. Другая заползла на щеку.

Жаба в ответ мгновенно развернула громадный липкий язык и хлестнула Офелию по лицу. Мокрица прилипла. Жаба втянула ее в пасть. На щеке у Офелии остался слюнявый след. И хуже того – она выронила камешки!

Жаба проглотила мокрицу. Офелия тем временем отчаянно шарила в грязи, стараясь нащупать камни.

Жаба разозлилась. Она была уверена, что мелкое существо без шерсти подослано Деревом. Сердито кряхтя, она раскрыла пасть и харкнула на постороннюю нахалку ядовитой слюной, которая разъедала сердцевину Дерева. А уж мягкое тельце незваной гостьи растворит наверняка, самодовольно подумала Жаба.

Ядовитая слизь жгла лицо и руки, но Офелия не сдавалась. Раскрыв ладошку, она увидела, что вместе с камешками зачерпнула грязь и несколько мокриц. Когда мокрицы сворачивались в комочек, они были в точности похожи на камешки.

– Эй! – крикнула Офелия и протянула вперед дрожащую руку, надеясь, что ухватила те камешки, которые нужно.

В грязи все камни выглядят одинаково.

Жаба облизнулась и уставилась на подставленную ладонь золотистыми глазами.

Наконец-то хоть какое-то уважение! Это хорошо, хотя подношение небогатое. Жаба любила поедать своих слуг. Ей нравилось, как они хрустят, когда она пережевывает их беззубыми деснами.

О да, она примет угощение.

Офелия не дрогнула, когда громадный язык рассек воздух, словно хлыст. Он так плотно прилип к ее ладони, что Офелия думала, Жаба ей руку оторвет. Но вот язык убрался в пасть, а рука все еще оставалась на месте. С пальцев капала слизь, но мокрицы и камешки исчезли.

Жаба проглотила добычу и начала переваривать. Время тянулось так медленно, что Офелия уже подумала, то ли она подняла не те камешки, то ли подарок Фавна не подействовал.

Но тут Жаба стала разевать пасть.

Все шире и шире…

Как у нее жгло в кишках!

Как будто она собственных ядовитых слюней наглоталась!

А по коже ползли мурашки, словно слуги-мокрицы решили съесть ее живьем! Надо было задушить эту бледную нахалку своим язычищем! Только сейчас Жаба поняла, зачем явилась гостья. Прочла по коварным глазам! Ее золотое сокровище! Но было поздно. С последним вздохом умирающая Жаба вывернулась наизнанку грудой пульсирующей янтарной плоти. Потом громадное туловище съежилось, как воздушный шарик, если его проткнуть иголкой. Осталась только безжизненная смятая шкурка.

Офелия осторожно придвинулась к комку плоти, хотя от его вида и запаха ее затошнило. Вот он! Ключ, который велел принести Фавн, прилип к потрохам Жабы среди все еще дергающихся мокриц. Офелия схватила ключ. За ним потянулись липкие нити слизи, но в конце концов они лопнули.

Ключ был очень красивый, чуть длиннее, чем ладонь Офелии. Она стискивала его в руке всю бесконечную обратную дорогу, хотя ползти, упираясь только одной рукой, было ужасно неудобно. Когда Офелия вылезла из трещины в стволе, уже стемнело и вовсю лил дождь. Сколько времени прошло? Радость от выполненной задачи погасла. Обед! Гости! Новое платье!

Спотыкаясь, Офелия бросилась к ветке, на которую повесила одежду.

Платье и фартучек исчезли.

Офелию охватил страх, почти такой же сильный, как в жабьих туннелях. Всхлипывая, она стала шарить рукой по земле, прижимая ключ к груди. Было так холодно от дождя и жидкой грязи… Платье нашлось недалеко от дерева. Зеленая материя насквозь пропиталась грязью, а белый фартучек так испачкался, что его было трудно разглядеть в темноте. Ветви деревьев скрипели на ветру, а Офелии казалось – она слышит, как разбивается мамино сердце.

Потоки дождя смыли грязь с лица, рук и ног Офелии. Как будто сама ночь старалась ее утешить. В отчаянии Офелия подставила под дождевые струи платье и фартук, но даже миллионы холодных капель не могли вернуть им зеленый и белый цвет.

Видаль ненавидел дождь почти с такой же силой, с какой он ненавидел лес. Дождь касался его тела, волос, одежды и заставлял чувствовать себя уязвимым. Всего лишь человеком.

По приказу Видаля солдаты выстроились во дворе почти час назад, но гости запаздывали, его люди промокли и стали похожи на пугала. Н-да. Видаль посмотрел на часы. Точно, гости опаздывают. Разбитый циферблат говорил не только об этом. Еще – что Видаль находится совсем не там, где ему подобает, что в тени своего отца он все еще невидимка, точно как партизаны, на которых он охотится, что лес и дождь его одолеют.

Нет! Он окинул взглядом двор, где в лужах отражался молодой месяц. Нет. Пускай дождь пятнает его идеально отглаженный мундир и обляпывает грязью начищенные до блеска сапоги. Видаль не сдается! И словно ответ от угрюмого бога, покровителя таких заблудших исковерканных людей, как Видаль, темноту прорезали две пары автомобильных фар. Солдаты бросились прикрыть выходящих из машин гостей зонтами. Все до одного явились. Все, кто считал, будто что-то значит в этом глухом углу: генерал с одним из старших офицеров, мэр с женой, богатая вдова, состоящая в фашистской партии с тысяча девятьсот тридцать пятого года, священник и доктор Феррейро. Да, Видаль пригласил и доброго доктора. И не без причины. Он предложил свой зонт супруге мэра и повел ее в дом.