Твоя на одну ночь - Ольга Иконникова

Мадам Ришар ушла, а я долго сидела на кровати, пытаясь осознать произошедшее. Горничная была уверена, что это – ребенок герцога, – и искренне за меня радовалась. Но я-то знала, что малыш не имеет к де Трези никакого отношения.

Я не стала заставлять ее хранить молчание – знала, что такую новость она не сможет долго держать в себе. Да рано или поздно это заметили бы и другие. И потому, когда вечером того же дня папенька вдруг заявил, что поедет домой один, я ничуть не удивилась.

– Тебе лучше остаться здесь, дорогая, – мягко сказал он. – Ты теперь герцогиня де Трези, и у тебя есть обязательства. Мы с Жозефиной навестим тебя, как только сможем.

Я вознамерилась возмутиться, но слова застыли на языке.

Я не могла признаться в том, что ношу под сердцем ребенка мужчины, даже имени которого я не знаю. Для папеньки это стало бы слишком большим потрясением. Подобный разговор не принес бы пользы никому – ни мне, ни папеньке, ни малышу. А уж покойному герцогу теперь и вовсе было всё равно. Всё случилось так, как случилось, и что бы я сейчас ни говорила, прошлое было не изменить.

Чувствовала ли я свою вину перед де Трези из-за того, что ребенок другого мужчины мог получить его имя и титул? Нет, не чувствовала. Герцог вызывал у меня такое омерзение, что я была рада получить от него хоть что-то хорошее. Столь ненавистный мне прежде брак теперь мог принести большую пользу. Не случись этого замужества, мой малыш обзавелся бы клеймом незаконнорожденного.

Возможно, если бы у герцога был младший брат или рожденный вне брака сын, которых я своим молчанием лишала бы титула, меня бы и мучила совесть. Но близких родственников у него не было. Его троюродная сестра даже не носила фамилию де Трези, и ее сын вряд ли всерьез рассчитывал когда-нибудь стать герцогом. К тому же, если бы мой покойный супруг испытывал к сестре и племяннику теплые чувства, он, как минимум, привечал бы их в замке.

Но чтобы окончательно договориться с собственной совестью, я написала месье Шампаню, прося его разыскать дальних родственников герцога, не привлекая к этому внимания. Если они до сих пор нуждаются, возможно, я сумею им хоть как-то помочь.

Весть о моем интересном положении облетела замок быстро, и уже на следующий день я услышала, как месье Ксавье говорил нашей кухарке Беренис, как он будет рад, если «у герцогини родится мальчик».

– Замок нуждается в настоящем хозяине, в де Трези, а не в каких-то дальних побирушках.

Я усмехнулась – знали бы они правду! Но этой правды не узнает никто и никогда. Я поклялась себе в этом.

Если родится мальчик, я научу его всему, что знаю сама, и сделаю из него настоящего дворянина и рачительного хозяина герцогства. Я буду трудиться с утра и до поздней ночи, чтобы ни он, ни те, кто находятся рядом, ни в чём не знали нужды. А если родится девочка, я вернусь с ней в свой родной дом, и думаю, она там тоже будет счастлива – как когда-то там была счастлива я.

Почти целую неделю я изучаю книги доходов и расходов герцогства за прошлые годы. Признаться, велись они довольно небрежно, и де Трези, по заверению месье Ксавье, большого интереса к ним не проявлял.

При жизни отца его светлости герцогство хоть и не процветало, но и не испытывало недостатка средств – тот герцог не имел склонности к столичным развлечениям и жил весьма скромно. Доход он получал в виде налогов от крестьян, торговцев и ремесленников, ему же полностью принадлежала льняная мануфактура, продукции которой хватало и для собственных нужд, и для продажи.

– Прежде на ярмарках только местное и продавалось, – вздыхал дворецкий. – Тогда-то наш товар расходился как горячие пирожки. Из нашего льна и одежду шили, и белье для постелей. А как стали ткани с востока привозить, так цены и упали. Благородным дамам нынче не лён, а шелк да другой тонкий материал подавай. И непременно чтобы с рисунком красивым. А наши мастера льняную ткань некрашеную продают – разве что только отбелят. Ну, в желтый еще покрасить могут – через листья березовые или луковую шелуху, – или в немаркий коричневый – на это есть кора ольхи и еловые шишки. Краски-то дороги больно, да и разве кто у нас красить возьмется?

Я сделала мысленную пометку разобраться с этим вопросом. Местных модниц я вполне понимала. Кому нужна одежда из некрашеного полотна? Разве что крестьянам нижнюю рубаху сшить. Но на таких покупателях много не заработаешь.

– А кто этой мануфактурой управлял?

Мне не верилось, что это на самом деле могла делать мадам Креспен. Если же дело обстояло именно так, то не удивительно, что дела там шли неважно. Фифи не произвела на меня впечатления человека, способного принимать здравые решения.

– Пока шла война – Клод Жуссар. Но тогда дело было другое. Мы тогда ткань рулонами на нужды армии поставляли. Аккурат коричневую.

– Вот как? – заинтересовалась я. – Но это же отличный вариант! И пусть сейчас мирное время, но армия-то никуда не делась.

Но дворецкий издал еще один тяжкий вздох:

– Так-то оно так, но сами знаете – денег в казне нынче нет, солдаты в обносках ходят. А после того, что Жуссар натворил, с нами вовсе никаких дел иметь не захотят. Он с одним ушлым полковником, который у нас полотно закупал, не вполне честными делами занялся – надеялся нагреть на этом руки. Ткань до армии не доходила вовсе – ее на рынке в городе продавали, а денежки Жуссар и полковник меж собой делили. А когда это дело открылось, обоих под суд отдали – полковника в рядовые разжаловали, а Жуссара вздернули в городе на центральной площади.

Я поежилась, а месье Ксавье подтвердил:

– А как иначе, сударыня? Время было такое. Вот с тех пор мануфактура наша и не может с колен подняться. А Фифи там хотя бы порядок поддерживает.

– Она тоже живет прямо там? Зимой там, должно быть, ужасный холод. А там много женщин и детей. Нельзя ли их устроить поудобнее? Может быть, есть свободные помещения в замке?

Но дворецкий отнесся к этому предложению с явным неодобрением:

– Да зачем же, ваша светлость? Не место им тут. Да и привыкли они уже к холоду. Хотя болеют часто, это да. Зато работа – под боком. А из замка им как же до мануфактуры добираться? Дорога не меньше часа займет.

Мне было нехорошо от мысли, что там, обдуваемые всеми ветрами, мерзнут дети, но решить этот вопрос сейчас я никак не могла.

– А много ли человек живут в самом замке?

Месье Ксавье покачал головой с видимым сожалением:

– Сейчас уже немного. Вот в прежние времена… Помню, когда я был еще маленьким, здесь каждый месяц устраивались балы и охотничьи турниры. Народу съезжалось столько, что некоторые благородные господа спали на конюшне. Тогда и слуг было много. А сейчас остались только Жак – он конюший и кучер, лакей Сезар, кухарка Беренис да горничная Берил. Эх, – он снова погрузился в воспоминания, и на губах его мелькнула мечтательная улыбка, - а прежде-то одних только горничных с десяток было.

Но я не поощрила его к дальнейшему разговору, тем более что Сезар как раз принёс только-только доставленное из столицы письмо.