Калина для Светозара - Яна Тарьянова

встречи, сказала, что у Калины очень много дел. Светозар с волком расстраивались полночи, а утром выяснилось, что у них тоже есть дела. Нужно было возвращаться в Лисогорск — начальство уже начало интересоваться, где пропадает новобранец — решать вопросы с документами, искать время для короткой поездки в Ромашку.

Светозар подстерег Калину после занятий. Сообщил, что Анджей взял билеты на ночную электричку. Спросил, могут ли они считать себя парой — если да, то он прямо сейчас купит помолвочные браслеты.

— Да и нет, — ответила Калина. — Волчица считает, что волк ей подходит. Я еще не знаю. Помню, как кто-то бросал нам в сад дохлых мышей, а однажды даже енота...

— Это не я! — соврал Светозар. — Это, наверное, сын директора Дома Культуры. Он известный хулиган, мне сестра говорила.

Калина рассмеялась и продолжила:

— Покупной браслет мне не нужен. Если решусь — сделаю сама. Запиши свой адрес. Я найду тебя в Лисогорске.

— Когда?

— Не знаю. В начале лета. Дай мне время подумать.

Светозар жаловался Анджею весь вечер и начало ночи — на вокзале, когда они ждали электричку. Тот слушал, поддакивал, утешал, а к полуночи разозлился, и сказал, что ему надоело. Светозару повезло — встретил свою волчицу, и она ему не отказала. А он, свою, между прочим, еще не встретил. И откуда вдруг возникла обида? Сам же говорил, что Калина ему не по зубам, а теперь ноет, что она не захотела прямо сразу объявить о помолвке.

Светозар обиделся и зарычал. Анджей тоже зарычал. Они отложили вещмешки, приготовились в драке и притихли после окрика:

— А, вот вы где!

Калина — светлая, прекрасная, с лентами в косе и жемчужным браслетиком — тащила огромную коробку. Светозар отобрал ношу и принюхался. От коробки пахло выпечкой.

— Выскочила из общежития за кофе, — объяснила Калина, — и увидела объявление на пекарне: «Ночная распродажа». Тут всё вперемешку. Пироги и пирожки с разной начинкой, рогалики, ватрушки. Я купила всё, что у них было. Ешь. И не забудь поделиться с другом.

Глава 12

Светозар рассыпался в благодарностях.

— А еще я принесла скрутки. Пойдем к чаше Хлебодарной. Говорят, что отсюда, с вокзала, лучше видны пути и судьбы. Пусть Хлебодарная посмотрит на нас, когда мы стоим рядом, и подумает, хочет ли она подать мне знак.

Скрутки Камулу Светозар купил в киоске перед входом в алтарный зал. Сказал Калине:

— Нельзя идти только к ней одной. Альфа не должен проходить мимо алтаря бога войны и охоты, не испросив удачи. Если бы я вообще сюда не заглянул, он бы не обиделся. А одарить только Хлебодарную — навлечь на себя его гнев. И еще... знаешь, жрец в часовне как-то сказал, что Камул умеет смягчить Хлебодарную, если она разозлилась из-за пустяка или услышала просьбу в плохом настроении. Пусть он за меня заступится, если что. Мало ли...

Калина кивнула. Они зажгли скрутки, положив их в переполненные пеплом бронзовые чаши. Несмотря на поздний час, в алтарном зале было довольно много людей и оборотней — вокзал никогда не спал. Светозар посмотрел на статуи в нишах, скользнул пальцами по прохладному орнаменту, опоясывающему чашу, и прошептал:

— Не забавы ради, а на долгие годы. Пусть будет рядом всегда.

Дым щипал глаза, размывал фигуры и лица статуй. Светозару показалось, что Камул кивнул, а Хлебодарная вздохнула, но вздох тут же заглушил свисток тепловоза.

Калина позволила поцеловать себя в щеку — к сладкому запаху добавилась дымная можжевеловая горечь расставания — и ушла к машине, запретив себя провожать.

— Ваша электричка уже возле платформы. Иди, вам еще коробку с пирогами в вагон заносить. Стоянка освещена, рядом полицейский пост. Ничего со мной не случится.

Пироги они с Анджеем доели прямо перед прибытием в Лисогорск. Не так их там много и было — все завернутые, одной бумаги на два пирога! Ладно, на полтора. Или на один и небольшую булочку.

В Лисогорске Светозару быстро стало не до страданий. Обучение, тренировки, получение допуска к оружию, первые дни в новом коллективе со сложившейся иерархией — какие уж тут вздохи и романтические мысли? Даже если бы были в одном городе с Калиной, все равно бы не получалось встречаться через день — это Светозар по наивности придумал.

Он собирался поехать в Ромашку, но так и не собрался — написал туманное письмо, что планирует переводиться поближе к дому, но не уточнил, куда и когда. Чтобы матушка невесту подыскивать не начала, а то с нее станется.

Незаметно промелькнул апрель, а за ним и май — праздники Светозар провел в оцеплениях, статую «Зеркальных» под витражным куполом не заминировали, хотя завалили полицейский комиссариат звонками, обещая это сделать. Зато взорвали автомобиль на окраине — явно собирались перегонять в центр города, но что-то пошло не так.

В первой декаде июня к нему приехала Калина. Похвалила фонарик, согласилась переночевать, если Светозар перекинется, а волк не будет царапаться жесткими лапами. Спросила, не собирается ли Светозар учиться, выслушала пересказ разговора с Анджеем и отругала за то, что он до сих пор направление не попросил.

— Почему откладываешь? Пропустишь год, а чем дальше, тем сложнее.

— Я схожу к командиру, — пообещал Светозар. — Командир у нас хороший, понимающий. Только пожилой и с травмой позвоночника — пострадал при взрыве на автовокзале. Он дослуживает, ему до пенсии год остался. А вот замы его... один с гнильцой, вечно что-то прокручивает, никогда прямо не ответит, не прикажет, лишь бы ответственность на себя не взять. А второй нормальный, но вис. Отец волк, мать лисица. Рыжая. Формально чист, но командиром никогда не станет — для местных лисов и висов существует негласное ограничение. Только северяне приезжие могут до командира подняться. Местные — нет.

— Папа говорил, что у белых медведей такое же ограничение, — кивнула Калина. — Ледовые — яты, которые издавна дружили с тюленями — не могут занимать высшие командные должности. У него в подчинении только волки, но он с медведями тесно общается, знает все нюансы.

Они погуляли на ногах — в универсам и на рынок за черешней; а потом на лапах — на заднем дворе и по улице. Светозар гордо здоровался с соседями — низко рычал, объявляя: «Это Калина, она моя!». Белая волчица улыбалась, не протестовала, но и не поощряла ухаживания — отказалась съесть