Наследница бури - Лариса Петровичева

— Да, я согласен. Я буду любить и уважать ее и стойко переносить все невзгоды рядом с ней, и разделять нашу радость и счастье.

Кто-то из гостей шумно вздохнул и, судя по всему, пустил слезу по моей несчастной девичьей доле. Да уж, если член с шипами, то тут нечему завидовать…

— Тогда, с вашим обоюдным согласием и доброй волей Господа нашего, я объявляю вас мужем и женой. Теперь супруг может поцеловать супругу.

Вопреки моим опасениям, поцелуй Альмира не смердел перегаром. Его губы с какой-то трепетной осторожностью прикоснулись к моим, и меня словно обожгло — казалось, по моему лицу пробежала маленькая изломанная молния. Альмир оторвался от меня и едва слышно шепнул на ухо:

— Все хорошо?

— Да, — так же тихо откликнулась я. — Да, все хорошо.

Потом нас долго поздравляли, дарили корзины с подарками, завернутыми в цветную бумагу, и желали долгих и счастливых лет жизни. Марика не выдержала чужого торжества: топнула ногой и ушла. Ну еще бы, ехидно думала я, свадьба с принцем тебе не грозит, будешь ядом брызгать… Потом по здешней традиции все отправились в пиршественный зал, пить и кушать за здоровье молодых, а нас с Альмиром проводили обратно в комнаты колдуна — нам следовало не объедаться, а начать работу над пополнением семейства.

Когда двери закрылись, а шаги в коридоре стихли, Альмир расстегнул бриллиантовую булавку и произнес:

— Ну что ж, моя дорогая, отдыхай. Все серьезные дела будем делать завтра.

Я опустилась на диван и вдруг обнаружила, что корсет слишком тугой, и мне трудно дышать.

Хотя, возможно, дело было не в корсете.

— А ты? — спросила я. — Чем займешься?

Колдун равнодушно пожал плечами.

— Ну, поскольку ты пока не намерена разделять со мной постель, — промолвил он и после тяжелой паузы добавил: — Я мужчина, у меня есть определенные потребности.

Потребности? Я замерла с раскрытым от удивления и гнева ртом. Альмир, пользуясь тем, что я опешила, скользнул к выходу. В дверях он обернулся, послал мне воздушный поцелуй и исчез.

Некоторое время я сидела молча. Силы окончательно покинули меня. Я прекрасно понимала, что в этом мире мне не стоит рассчитывать на уважение — но такой позор все-таки стал для меня неожиданностью.

Мой муж пошел к доступным девкам. Видит бог, за эти три дня я вытерпела достаточно унижений — но это действительно оказалось ударом.

Я упала на диван и расплакалась.

Не знаю, сколько времени я проревела на диване, уткнувшись лицом в валик и безжалостно размазывая по нему косметику. Когда плачешь, минуты тянутся по-другому, медленно и неохотно. Я опомнилась только тогда, когда чья-то рука осторожно дотронулась до моего плеча, и приятный девичий голосок произнес:

— Миледи…

Я оторвалась от диванного валика, промокшего от моих слез, и увидела кудрявую девушку в голубом платье служанки. Кожа девушки была цвета молочного шоколада, карие, искрящиеся весельем глаза смотрели на меня с искренним теплом и заботой, а заостренные ушки, торчащие из пышной кудрявой шевелюры, были унизаны серебряными колечками. В руках девушка держала фарфоровую чашку, от которой поднимался тонкий кофейный аромат.

— Не стоит так плакать, миледи, — посоветовала девушка и протянула мне чашку. — Вот, лучше выпейте кофе, и жизнь сразу повеселеет.

Да уж… Вряд ли кофе может хоть что-то исправить. Я села, мельком отметив, что так и не сняла свадебного платья, и оно теперь страшно измято.

— Спасибо, — вздохнула я, принимая чашку. Девушка улыбнулась и, поднявшись, сделала реверанс и представилась:

— Меня зовут Таонга, миледи. Я ваша горничная. Вы ведь теперь замужняя дама, и вам полагается личная служанка. Принц распорядился выделить именно меня.

Я шмыгнула носом и провела по щеке, стирая слезы. Замужняя дама, ну конечно. Вот только муж этой дамы сейчас кувыркается с доступным бабьем, позоря меня на всю округу…

Впрочем, что жалеть? Я не собиралась ложиться в постель со своим мужем, и неудивительно, что на это место нашлись другие. Природа не терпит пустоты.

— Спасибо, Таонга, — вздохнула я, отдавая горничной чашку. — Вкусный кофе.

— Еще бы, — улыбнулась Таонга. — Это особый рецепт моих предков. Кофе это не просто кофе, это жизнь… Давайте я помогу вам переодеться?

Платье, подаренное мне судьей Аврелием, заставило горничную печально покачать головой, но другого у меня попросту не было. Затягивая шнурки корсета, она сказала:

— Вам бы больше пошел розовый, миледи, а не этот серо-бурый. Или золотой? Вам нравится золотой? Давайте скажем мышам, чтобы сшили вам что-то… — девушка замялась, подбирая слова, — что-то более интересное?

Я неопределенно пожала плечами. Какая, в конце концов, разница? Но моя новоиспеченная горничная придерживалась другого мнения. На несколько минут она оставила меня, выйдя из гостиной во внутренние комнаты, а вернувшись, довольно сообщила:

— К утру будет готово. Розовой ткани сейчас нет, будет нежно-зеленое, с золотой отделкой.

Я кивнула. Как будет, так будет, никакой разницы. Кофе меня взбодрил, но не принес легкости. Таонга села рядом со мной на диван и, помедлив, сказала:

— Простите меня за откровенность, но… Мы все очень вам сочувствуем, миледи. Быть женой такого человека тяжкая доля.

К глазам снова подступили слезы. Но теперь, к своему удивлению, я ощутила гнев. Черт побери, я никому и никогда не делала ничего плохого, почему мне теперь приходится хлебать дерьмо полными ложками?

— А ты не видела, куда он отправился? — спросила я. Чутье подсказывало, что этой девушке можно доверять, и что она не приставлена ко мне для шпионажа.

— Нет, — ответила Таонга и тотчас же воскликнула: — Зато я видела Бекингема, миледи! Уж он-то точно знает, где шатается его хозяин. Хотите, я его приведу?

Бекингем пришел в гостиную через четверть часа. Всмотревшись в его мертвенно-бледное лицо, я испуганно воскликнула:

— Боже мой, что с вами?

— Ничего, миледи, — прошелестел человек-баран и без сил опустился в кресло, практически рухнул. — Вы что-то хотели узнать?

— Сперва расскажите, что случилось… — начала было я, и в этот миг Бекингем обмяк в кресле, а его глаза закатились под веки.

Мы с Таонгой немедленно бросились приводить человека-барана в чувство. Горничная мигом сбегала за ледяной водой и принялась обрызгивать Бекингема, я старательно массировала точки между большим и указательным пальцем у него на руках, но Бекингем никак не приходил в себя.

— Бекингем, голубчик, — причитала Таонга, — ну что же это такое… Опять, да? Опять?

Я попробовала разместить человека-барана поудобнее в кресле и, дотронувшись до его спины, обнаружила, что темный сюртук Бекингема промок там насквозь. Таонга испуганно ахнула, взглянув на мою руку — пальцы были окровавлены.