Я стою миллионы - Марина Серова

Нью-Йорк

21 мая

23 час 54 мин

Номер на двадцать третьем этаже «Милфорд плаза» встретил меня тем же низким потолком, бетонными перекрытиями и урезанным американским комфортом, с чем я без сожаления распрощалась сутки назад.

Мое знакомство с Калифорнией ограничилось практически десятью часами, которые я провела в Лос-Анджелесе. Конечно, было бы неплохо пару дней понежиться на солнышке, заглянуть в Палм-Спрингс, Монтеррей, проехаться побережьем по Хайвей-1 до Сан-Франциско…

Чтобы как-то компенсировать упущенную возможность получше узнать Америку, я решила доставить себе удовольствие, отправившись на Бродвей. Если вы были в Нью-Йорке и не были на Бродвее — вы ни черта не видели в Америке.

Надев пиджак от Фенди, черные в тонкую синюю полосочку брюки и прихватив небольшую замшевую сумку, я пешком отправилась на Бродвей.

Вот она, подлинная жизнь Нью-Йорка: почти вызывающее смешение красок, шумов и движений, лихорадочная суета толпы, затейливый танец световых реклам, сверкающих на всех фасадах. Глаза слепнут от смены различных цветов, барабанные перепонки разрываются от тысячи уличных криков.

Всю ночь открыты ночные клубы, дансинги и пип-шоу. В кинотеатрах идут фильмы без перерыва — «нон-стоп». Бродвей ночью головокружителен, необъятен, как космос.

Оторвав глаза от огней небоскребов, подпирающих небо, я как бы спустилась на землю. Удивительно, каким одиноким можно чувствовать себя в окружении стольких лиц: белых, желтых, красных, черных. Все заняты сами собой.

Я шла мимо световых табло: «Шуберт-театр», «Гершвин-театр», «Новый Амстердам»…

Остановившись и втягивая ноздрями ночной воздух, в котором стоял запах дорогого парфюма, сигар, кофе и бензина, я смотрела, как в огненных берегах рекламы течет потная людская толпа. Какая стадность и какая покинутость!

* * *

Нью-Йорк

22 мая

Полдень

Хорошо выспавшись после сумасшедшей ночи и позавтракав пиццей, я сняла телефонную трубку.

— Добрый день, — поздоровалась, когда услышала на том конце апатичный женский голос, — мне нужна Наталья.

— Слушаю вас, — без особого подъема отозвалась Сердюкова.

— Меня зовут Татьяна Иванова, и мне необходимо с вами увидеться, — отчеканила я.

— Откуда вы узнали мой телефон и чего от меня хотите? — недовольно пробурчала Сердюкова.

— Ваш номер мне дал Джеймс Голдсмит, — заявила я, — а хочу я от вас только одного — пообщаться.

— О чем нам с вами разговаривать? — раздраженно спросила Сердюкова.

— Об Эрике. Вы знаете, что он убит? — сухо произнесла я.

— Уби-ит?! — вопросительно протянула она.

— Я частный детектив, — не дала ей опомниться я, если, конечно, удивление ее было искренним, — Джон Горбински поручил мне расследование этого убийства.

— Подождите, у меня в голове не укладывается… — упавшим голосом сказала вдова Эрика, еще минуту назад считавшая себя женой.

— Я понимаю, вам не легко, — попыталась я подыграть ей, — но возьмите себя в руки. Мне нужно поговорить с вами.

— Приезжайте завтра, или послезавтра… — неожиданно вяло сказала она.

— Я не могу столько ждать. Не волнуйтесь, я не отниму у вас много времени, — настаивала я.

— Не знаю, чем я могу вам помочь, — продолжала отнекиваться Сердюкова.

— Вы хотите, чтобы убийца Эрика был найден? — колко спросила я.

— Для этого существует полиция.

— Но он убит в России.

— Тогда милиция.

— Что-то вы слишком равнодушно относитесь к смерти вашего мужа.

— Вы что, собираетесь читать мне нотации?

— Я собираюсь встретиться с вами, и как можно скорее, — не унималась я, — это в ваших же интересах.

— Вы что, адвокат, чтобы заботиться о моих интересах?

— Вы знаете, кто я, к чему эти отговорки? — уже давила я на нее.

Мне показалось, она устала сопротивляться, но продолжает перечить по инерции.

— Я отниму у вас не больше десяти минут, — настаивала я.

Тут она просто выключила меня напрочь.

Воспрепятствовала, да, безапелляционно запретила мне продолжать.

Изобретение телефона — и многие другие изобретения — позволяют нам выключать собеседника без спроса, вопреки его воле, хотя у него что-то есть на языке и даже на душе. Возможно, это даже не изобретение, а просто символ. Кладу трубку, и баста.

Ну погоди, мать твою, я тебя саму выключу.

Я переоделась в «рабочую» одежду: кроссовки, джинсы и жилет с многочисленными карманами, по которым рассовала свои профессиональные штучки, как-то: иглу с сонным ядом, набор отмычек, баллончик с газом, мешочек с магическими костями, а потом спустилась на лифте в холл.

Оставив ключ от номера портье, выбежала на улицу и свистнула такси.

Желтый кэб резко затормозил прямо передо мной. На этот раз водителем оказался пожилой негр в шляпе и круглых солнцезащитных очках.

Устроившись на сиденье, я назвала ему адрес в Джерси-Сити. Когда Билл — так звали шофера такси — остановился у светофора на пересечении с Бродвеем, я уставилась в окно, сравнивая Бродвей полуденный с Бродвеем ночным: ажиотаж не меньший. Тут и там кучковались подростки с длинными волосами а-ля «Битлз» и в клешах. Кое-кто прямо на улице танцевал рок-н-ролл, на одном из небоскребов красовался огромный плакат: «Танго форевер».

Еще дальше бритоголовый буддийский монах в оранжевой тоге тянул что-то речитативом, группа молодых африканцев крутила брейк. Публика визжала, свистела, топала.

Уличные фотографы, обвешанные «Полароидами», ловили желающих увековечить себя на фоне Бродвея.

Загорелся зеленый. Билл, который все это время сидел, беззаботно барабаня пальцами по своей баранке и что-то напевая, довольно резко стартанул с места.

— One moment, miss, — хрипловато произнес он, весело мне подмигнув, — вот только Линкольн-тоннель проедем, пару раз свернем, а там — по прямой до Джерси-Сити.

— Э'кей, Билл, — компанейски отозвалась я.

— Манхэттен — это не то что Гарлем, — философски заключил Билл и шмыгнул носом, — там совсем другая жизнь.

За окнами проплыл комплекс небоскребов, вершина одного из них, ступенями уходя в небо, взмывала выше других.

— Вот публичная библиотека, — прокомментировал Билл, повернувшись ко мне.

Двигаясь в юго-западном направлении, мы миновали Хобокен и неуклонно приближались к Джерси-Сити. Если ехать дальше в том же направлении, попадешь в Байонну, как раз там живет Голдсмит.