Софья. Другой Мир 3 - Нина Ахминеева

— Не отдавай мужу, — прошептала искусанными, окровавленными губами.

— Удивила. Думал «поправиться» попросишь, — язвительно пробормотал Назар и вынес меня из душа. Его практически неслышимые шаги набатом стучали в голове.

Аккуратно положив на довольно твердую поверхность, набросил сверху на мое обнаженное тело что-то мягкое. Я оказалась в темноте, укрытая с головой то ли пледом, то ли одеяльцем, не имея ни малейшего представления, где нахожусь. Накатившая лавиной боль застыла в наивысшей точке. Тело самопроизвольно свернулось калачиком, и я изо всех сил постаралась абстрагироваться от мучений.

Господи, как же больно!

Куда делся архитектор, сейчас абсолютно не волновало. Скрипя от боли зубами, судорожно цеплялась за укрывающую меня тряпочку. Держаться помогали лишь кровожадные мысли о мести.

Пройдет. Надо просто потерпеть. Потемкин, если выживу, сама тебя убью!

— Жива? — неожиданно послышался спокойный голос Краснопольского.

Взявшись за краешек одеяла, он резко сдернул его с головы. Падающий откуда-то сбоку призрачный лунный свет осветил фигуру сидящего предо мной на корточках мужчины. Тяжело дыша, я смотрела на человека императора, а тот, в свою очередь, внимательно изучал мое искаженное гримасой боли лицо.

Посидев так несколько долгих мгновений, хмыкнул. А после протянул большую кружку с отвратно воняющей жидкостью.

— Пей! — приказал безапелляционно.

— Нет, — едва заметно мотнула головой.

— Дело хозяйское, — глубокомысленно пожевал губами Назар и сухо добавил: — Сдохнуть на моем диване не позволю. Звонить твоему «любимому»?

— Нет, — мой голос напомнил карканье испуганной вороны.

— Пей! — вновь приказал Краснопольский.

Приподнявшись, тяжело оперлась на предплечье. Одеяльце соскользнуло, обнажив плечи и грудь, но я, неотрывно смотря в глаза мужчины, не обратила на такой пустяк внимания. С выбором совсем негусто: либо вернуться к садисту, либо выпить непонятную дрянь.

Впрочем, если бы хотел сделать плохое, уже сделал бы.

Протянув подрагивающую руку, попыталась взять кружку непослушными пальцами. Не удержала. Мгновенно поймав ее, архитектор сокрушенно вздохнул. Осторожно поднес к моим губам, замер. Чуть подавшись вперед, сделала несколько маленьких глотков. Тут же почувствовала вкус просто запредельной горечи. Скривившись, отстранилась.

— Допивай, — велел сурово.

Тяжело глянув на Краснопольского, с силой выдохнула. Быстро допила все до капли и устало упала обратно на диван.

— Вот и молодец, — неожиданно миролюбиво сказал Назар. — Скоро полегчает, а потом уснешь.

Деловито поправив на мне одеяльце, он встал. Постоял пару мгновений недвижимо и отошел, унося с собой пустую кружку.

Меж тем гадкий на вкус и омерзительный на запах напиток, определенно, подействовал. С явной неохотой боль начала отступать. Боясь нового витка, я лежала с закрытыми глазами и старалась не шевелиться.

Послышался тихий шелест. Затем диван немного прогнулся, и за спиной кто-то лег. Сильные руки крепко обняли.

— Что за дела? — поинтересовалась хрипло.

— Ты совсем обнаглела? — возмущенно выдал Краснопольский. — Мою кровать изгваздала, захватила диван! А я, знаешь ли, спать на полу не собираюсь, — добавил решительно.

Откровенно говоря, меня не особо интересовало, кто сейчас лежит рядом. Сил просто не было. Разговаривать не хотелось. Однако, натягивая на грудь одеяло, глухо пробормотала:

— Белье поменять не судьба?

— Еще чего! — фыркнул архитектор. — Завтра придет горничная, все сделает, — помолчав, с ехидством произнес: — Костлявые полудолхлые боярыни сегодня у меня никаких эротических фантазий не вызывают.

— Вот и славно, — прошептала, неожиданно проваливаясь в глубокий сон.

Пронзительно синее небо. Неспешно ступая в сиренево-розовом тумане, я в белоснежной рубахе шла… куда-то. Мне давно не было так хорошо, покойно. Ни мыслей, ни тревог, ни боли. Умиротворение. Неземное блаженство.

Туман медленно расступился. Проявились очертания одинокого высохшего дерева, на котором, вцепившись острыми когтями в причудливо изогнутую ветку, сидел гигантский орел. Он не вызывал волнений, и я пошла к дереву. Под босые ступни ложилась мягкая изумрудная травка.

Внезапно распахнув огромные крылья, орел взлетел. Все мгновенно пропало. Я видела лишь его голову: массивный клюв и золотые глаза без зрачков. Птица смотрела изучающе.

«Чужая душа. Слабая глава рода», — отчетливо прозвучал голос в моей голове.

— Выбралась же, — безмятежно сообщила своему персональному глюку.

«Без меня умерла бы, — сердито отозвался орел. — Столько сил на тебя угрохал!» — в который раз за эти два месяца посетовал он.

— Так и с тобой едва в печи не оказалась, — хмыкнула я. — Дурацкая была затея — самой себе сердце останавливать, — помолчав, миролюбиво добавила: — Ты же не реальный. Тебя не существует. Может, хватит ворчать?

«Вот упертая! — золотые глаза ярко блеснули. — Ты ничего не знаешь об этом мире, чужая душа. Ты ничего не знаешь о силе главы боярского рода. Надоела, — неожиданно сообщил глюк. — Как будешь готова, приду».

Внезапно голова орла пропала. Пространство вновь заиграло приятными глазу красками. Я оказалась лежащей в мягких сиреневых облаках. С удовольствием посмотрела в пронзительно-синее небо. Вокруг среди звездочек эфира парили белоснежные зонтики одуванчиков.

Одиночные искорки сливались в плотные золотистые струи. Кружась в неспешном вальсе, они омывали измученное тело снаружи, проникали вовнутрь, лечили.

Физически я сейчас выздоравливала. Ну а с раненой душой и изрядно потрепанной психикой как-нибудь потом разберусь.

День выдался на редкость погожим. Две темноволосые девочки, сидя на подоконнике в общей комнате, наблюдали за отъездом Кати и Василия. Едва белоснежный внедорожник скрылся из виду, Александра посмотрела на задумчивую сестру.

— Лиз, что делать будем?

— Прекращаем плакать! — решительно сказала та. — Сони больше нет, — Елизавета быстро отвела влажно заблестевшие глаза и удивительно по-взрослому добавила: — Слезы горю не помогут. Предлагаю делать то же, что и раньше, — аккуратно спустившись на пол, она строго глянула на близняшку.

Кивнув, Саша ловко спрыгнула с подоконника. Подойдя ближе, угрюмо поинтересовалась:

— И в школу ходить?