Кьяра и Франческа, или Бал для Золушек - Салма Кальк

— Эла, ты правда меня отсюда заберёшь?

— Прямо сейчас. Это все твои вещи?

— Да, остальное я раздала, я сюда не вернусь, никогда, понимаешь? — прорыдала Анна.

— Понимаю. А почему по телефону не отвечаешь?

— Да он разрядился, сволочь. Я маме звонила, раз сто, наверное. Она не отвечает.

— У неё же спектакль.

— Ой, а я и забыла. Точно. Она придёт в гримёрку, найдёт сто моих звонков и испугается.

— Не испугается. Так, сокровище. Поднимайся-ка на ноги и пошли, — скомандовала Элоиза.

— Угу, — Анна отставила гитару, поднялась и глянула на неё. — Ты не злишься на меня? Правда?

— У меня недостаточно данных, чтобы на тебя злиться. Я надеюсь, ты никого не убила? — спросила Элоиза как могла серьёзно.

— Нет, вот ещё!

— И не покалечила?

— Нет. Хотя надо было. Но я же типа не дерусь. А зря, — и Анна снова заревела.

И тут старая дверь скрипнула, пропуская внутрь Себастьена.

— Девушки, может быть, мы уже поедем?

— Монсеньор? — пробормотала Анна и вытаращилась на него.

И даже реветь забыла.

— Анна, вы ведь позволите отнести в машину ваши вещи?

Она смогла только молча кивнуть. Он забросил на плечо её рюкзак, на второе гитару и взял тот чемодан, что был побольше.

— Остальное я сама, спасибо, — пробормотала девочка.

— Я правильно понимаю, что морской гад едет с нами? — спросил он.

Взял свободной рукой осьминога и вложил Анне в руки. Затем поднял второй чемодан и вышел.

— Ты… ты зачем притащила сюда монсеньора? — зашипела Анна. — Зачем он тебе тут нужен?

Хотя бы не заорала, и то хорошо.

— Это он оказался столь любезен, что согласился съездить сюда со мной. Я, знаешь ли, сейчас без машины.

— Как без машины? — остолбенела Анна.

— Как люди оказываются без машины? Вот так и я, — Элоиза пожала плечами, взяла Анну за руку и вывела наконец наружу, кивнув на прощание сестре Урсуле.

И услышала, как за ними сурово щелкнул замок.

Они с Анной разместились на заднем сиденье — хорошо ещё, что Себастьен сегодня на большой машине, у которой оно вообще есть. Анна всё ещё хлюпала носом, Элоиза сунула ей в руку пачку носовых платков.

— Спи, если можешь. Мы, конечно, поедем быстро, но путь всё равно неблизкий.

— Не могу. Меня до сих пор трясёт. И я к этой гадине не вернусь, пусть мама с бабушкой меня даже не уговаривают!

— Да вроде пока никто и не пытается.

Анна молчала, смотрела в окно. Но хотя бы не плакала. А потом вдруг повернулась и спросила:

— Стой, я не поняла. А где все твои машины?

— Одна в ремонте, вторая продана на запчасти.

— Как? — Анна уставилась на неё не хуже, чем перед тем на Себастьена.

Который, к слову, молча вёл машину на предельно большой скорости.

— Так получилось, — коротко ответила Элоиза.

Конечно, если обсуждать её аварии, то Анна хотя бы успокоится.

— Монсеньор, а вы знаете, почему у Элы машина пошла на запчасти? — Анна не теряла времени.

— Видел, — ответил он. — Там и вправду больше ничего нельзя было сделать.

— А ты как жива осталась? — глаза племянницы стали большими и круглыми.

— Чудом, — ответила Элоиза, и это была чистая правда.

В гараже шла какая-то обычная вечерне-ночная жизнь — дежурные, кто-то приехал, кто-то уезжает, человек пять стоят вокруг скутера и что-то громко обсуждают.

— А чего никто не спит, ночь же? — удивилась Анна.

— У всех какие-то дела, — пожала плечами Элоиза.

Тем временем Себастьен открыл дверь машины, она выбралась наружу, Анна выскочила за ней.

— А куда мы пойдём? К тебе?

— Конечно.

— Монсеньор, донна Эла, — откуда-то взявшийся Гаэтано подошёл поздороваться. — Ой, кто это?

— Вы не знакомы с моей племянницей, дон Гаэтано? Это Анна. Она некоторое время будет гостить у меня.

— Хочешь принести пользу — унеси наверх вещи, — Себастьен достал из багажника оба чемодана, рюкзак и гитару, а потом и осьминога с переднего сиденья. — Инструмент хозяйка, вероятно, унесёт сама, а прочий багаж и морских гадов оставим тебе, — и вручил Гаэтано осьминога.

Анна тут же цапнула гитару и повесила за плечо. Уже хорошо. А Гаэтано стоял и обалдело смотрел на плюшевого зверя.

— Он очарователен, не правда ли? — серьёзно сказала ему Анна и направилась к лифту. — Эла, я правильно помню, что ты живёшь на втором этаже?

— Вы правильно помните, — подмигнул ей Себастьен. — Ступайте пока, а я распоряжусь об ужине для нас всех.

Вещи доставили. Гитара осталась в гостиной, осьминога Анна плюхнула на стул в спальне, а всё остальное уехало в гардеробную.

— А где я буду спать? Снова на диване?

— Нет, на моей кровати. Сейчас уже поздно искать кого-нибудь, чтобы нам это устроили, переживём.

— А ты?

— А я рядом посижу и тебя за руку подержу, — усмехнулась Элоиза.

— Чтобы я не сбежала в бабушкин дом?

— А ты хочешь? Сбегай, пожалуйста, только утром. И предупреди меня, я попрошу, чтобы тебя отвезли.

Анна бросила копаться в чемодане, поднялась и взглянула на неё.

— То есть… ты забрала меня… почему? Не для того, чтобы сторожить?

— Тебя? Сторожить? Зачем? — Элоиза сделала вид, что ничего не понимает.

— Ну, чтобы я не ушла от положенного мне наказания.

— А я ничего о таковом не знаю. К слову, а что вообще произошло? Меня никто в подробности не посвятил.

— Ну… с чего начать-то… Есть у нас в классе Карла, она с нами учится первый год, до того училась в какой-то навороченной школе, только почему-то знает по всем предметам фиг да маленько. И всё время возмущается, почему нам никто наши комнаты не убирает, и почему надо полы да посуду мыть и всё такое. И почему я вместо того, чтобы убираться, езжу развлекаться в город — ну, то есть, в больницу к Доменике. Не, я правда там развлекаюсь, это в сто раз интереснее, чем полы мести и грядки полоть, но я ж никому этого не говорю! А всегда рассказываю, что мне там капец как трудно — ну, дети капризные, Доменика требовательная, и всё такое. Но Карла дура, и мне не верит. Сама бы попробовала разок, я бы на неё посмотрела. Убежала бы полы мыть впереди своего визга. В общем, она меня задирает, я ей отвечаю — ведь нельзя, чтобы думали, будто я безмолвная и за себя слова сказать не могу, она тогда совсем на шею сядет. Ну а ты же знаешь Приму — типа, кому много дано, с того много и спросится, только с меня пока спрашивают стопудово больше, чем дают, я заколебалась уже.