Русская Атлантида. Невымышленная история Руси - Андрей Буровский

Я даже и пытаться не буду охватить все стороны явления или даже все произведения, в которых БММ хоть как-то прослеживается. Думаю, что принципиально все уже ясно, а это главное.

И при советской власти Большой Московский Миф очень мало изменяется. Разве что проводится еще идея «народности» — то есть носителем идеальных качеств становится, так сказать, «простой народ», а не всякие там графья и буржуи. Вот и все.

Из исторических романов советской эпохи можно привести необъятное количество очень смачных примеров, один другого красочнее. То иноземцы истребляют всех китов в русских морях, а нам самим этого делать не дают. Мало этого, следуют страшные сцены истребления местных жителей, природы Дальнего Востока англосаксами [26].

То описывается кок, который во время полярной экспедиции на затертом льдами корабле заперся в камбузе и никому не дал ни кусочка из нескольких тонн хранящегося там продовольствия.

То шкипер американского судна — грязный предатель и эгоист — берет у ссыльных революционеров песцов — плату за побег, а сам уводит корабль, да еще и доносит в полицию [27. С. 434].

Вообще, всякий раз, когда сталкиваются россиянин и иноземец — европеец или американец (неважно где — от Прибалтики до Русской Америки; неважно когда — от Киевской Руси до XX столетия), россиянин выступает как человек благородный, радеющий об общих интересах, чистый душой. Основная плохая черта россиянина — это его наивность и неумение ловчить и делать подлости (в точности как у Иванова: «Отстав от своих, затерявшись в толпе себялюбцев, россич казался жалким и глупым. В нем нет умения состязаться в уловках с людьми, убежденными в праве попирать других, жить чужим соком»).

А иностранец, разумеется, хитер и напорист, эгоистичен и подловат; он работает только на себя, не гнушаясь никакими средствами, и россиянин очень легко становится его жертвой. В аннотации к «Великому океану» И. Ф. Кратта оговорено: «В романе выразительно написаны и образы международных авантюристов О'Кейля, Даниэля Робертса, ханжи и тайного убийцы Джории Адамса». А что в романе нет буквально ни одного приличного, порядочного англосаксонского шкипера или хотя бы матроса, стоит ли говорить? И так ведь это очевидно.

Схема отрабатывается даже в лучших произведениях этого жанра, которые имеют шансы не оказаться напрочь забытыми в самое ближайшее время. И в «Великом океане» И. Кратта, и в «Русском флаге» А. М. Борщаговского. Даже в великолепных «Водителях фрегатов» Н. К. Чуковского выведены карикатурные образы английских и французских моряков — дураков и проходимцев.

Иногда по ходу действия герою произведения предлагают выехать за границу, и тогда происходит сцена, больше всего напоминающая совращение святого Антония. Невыразимо противный иностранец трясет жиром и пачками кредиток, улещивает жратвой, бабами и прочим «раем для нищих и шутов», а Мичурин, Циолковский, Кулибин или иной совращаемый герой сглатывает голодную слюну и остается, конечно же, на неблагодарной, но обожаемой Родине.

При описании путешествий Миклухо-Маклая и Пржевальского вокруг них неизменно появляются англосаксы и французы самого гадостного вида и самого неприличного поведения. Занимаются они, говоря на сталинском новоязе, «вредительством», причем из самых подлых и циничных побуждений, — например, науськивают местных феодалов на экспедиции. Все это вранье, тут слов нет, не было таких «вредителей» — но зато схема становится особенно впечатляющей.

Большая часть этих исторических романов сегодня напрочь забыта — тут тоже нет нужды в словах. Таковы уж их и литературные, и познавательные качества. Это вам не стихи Пушкина и Тютчева, и даже не романы Загоскина. Однако эти произведения были изданы десятками и сотнями тысяч экземпляров; их читали, и они формировали отношение людей к действительности. Так сказать, шло создание общественного мнения.

Что же касается нашей непосредственной темы — Западной Руси, — то позволю себе проиллюстрировать Большой Московский Миф на материале, опять же, далеко не посредственного произведения.

Роман Л. В. Никулина «России верные сыны» построен на реальном материале эпохи наполеоновских войн. Реально существовал даже его главный герой, русский офицер Александр Можайский (хотя в какой степени герой соответствует прототипу, трудно сказать).

По ходу действия романа А. Можайский под именем французского эмигранта де Плесси оказывается в замке польской аристократии и много что там наблюдает. Вот, например, одна из сцен:

«— Друзья мои, — примирительно провозгласил статный, красивый ксендз, сидевший по правую руку князя. — Как бы там ни было, земли, отошедшие к польской короне на Люблинском сейме без малого двести пятьдесят лет назад, — Волынь, Киевщина, Подолия — суть земли короны, а не Руси. И пока в наших жилах хоть капля шляхетской крови, земли по Днепру принадлежат короне. Не будет мира между нами и схизматиками до тех пор, пока москаль не преклонит колено пред вечным статутом Люблинского сейма!

Крики «Да будет так!», гром рукоплесканий на мгновение оглушили Можайского. «Вот оно что… — думал он. — Вот чего хочешь ты, святой отец, вы, доминиканцы, иезуиты и алчная шляхта. И виновники тому — сами же русские дворяне, отдавшие в шестнадцатом веке Киевскую Русь и крестьянство во власть польской короне и фанатикам-ксендзам. Рим сеет вражду между нами и поляками, ты знаешь, чего хочешь — хитрый поп, выученик римский…» [28. С. 60].

Что характерно — нигде в тексте романа не объясняется, что это такое — Люблинский сейм. Кто были эти гадкие русские дворяне, «отдавшие Киевскую Русь польской короне и фанатикам-ксендзам». Не объясняется даже, кто же такие схизматики — кому же противопоставляет себя «статный, красивый ксендз».

В результате какой вывод могут сделать читатели? По крайней мере те, кто узнал о проблеме только из текста?

Господин президент считает, что купил живописца Квадригу. Это ошибка. Он купил халтурщика Квадригу, а живописец протек у него между пальцами и умер.

А. и Б. Стругацкие

Наверное, у кого-то уже возник естественный вопрос — что же автор обходит молчанием такой перл, как «Тараса Бульбу»? Не замалчиваю!

Эта повесть слишком близка к тому, о чем мы собирались написать, и заслуживает отдельного разбора. Кроме того, очень уж специфичны обстоятельства, при которых книга появилась на свет, и все они имеют прямое отношение к Большому Московскому Мифу. У меня есть три версии этих «обстоятельств», и я не берусь утверждать, какой вариант достоверен… И достоверен ли хотя бы один из трех.

Глухие намеки то на одну версию, то на другую прорываются в одной старинной книге [29]. Кое-что рассказывал мне мой родственник, которого я не считаю нужным называть (а он был человек исключительно информированный).

Один вариант очень прост: само русское общество в лице своих активных и уважаемых Гоголем представителей очень просило Николая Васильевича написать нечто подобное «Тарасу Бульбе».