История из Касабланки - Фиона Валпи

Она остановилась на минуту и снова посмотрела на меня, склонив голову набок. Затем улыбнулась очень по-доброму, ее лицо смягчилось, и она произнесла:

– Когда луна освещает сто чаш с водой, независимо от того, где они находятся, каждая чаша наполнена ее светом. Помни об этом, когда проснешься ночью. Луна, которая светит тебе здесь, является напоминанием о том, что любовь подобна луне в этих чашах с водой – она повсюду. Твои плохие сны происходят от страха и печали, которые ты носишь с собой. Теперь пришло время отпустить их. Любовь и мужество сильнее этих вещей. Лишь избавившись от страха и тоски, ты обретешь свободу быть смелой и любить в полной мере.

Мне подумалось, что, похоже, она догадалась о многом, просто посмотрев на меня. Я явно беженец из Франции и направляюсь в Америку, как и многие другие люди в Касабланке. Но мне было приятно услышать немного о мужестве и свободе. И мне понравилось о луне в чашах с водой – я обязательно буду иметь это в виду, когда проснусь посреди ночи. Скорее всего, это немного поможет. Приятно думать о лунном свете, освещающем наш старый дом во Франции так же, как наш новый дом здесь, в Марокко.

Затем женщина повернулась к Нине и сказала что-то по-арабски, чего я не поняла, но Нина кивнула и поблагодарила ее. Я попыталась отдать продавщице снов свои последние несколько су, но она покачала головой и широко улыбнулась мне. Именно тогда я увидела, что у нее не хватает передних зубов. Ее лицо было очень морщинистым и таким же коричневым, как кожаная обложка этого блокнота, но это было одно из самых добрых и мудрых лиц, которые я когда-либо видела. Она наотрез отказалась брать у меня деньги, а потом сказала что-то довольно странное. Она сказала мне, что не может брать деньги у члена своей семьи. Я полагаю, она была очень добра, потому что Кенза ее племянница, а я подруга Нины, дочери Кензы.

Когда мы вышли из комнаты, Нина перевела мне ее слова:

– Она видит, что твое сердце наполнено печалью. Тебе нужно отправиться к океану. Написать названия своих потерь на камнях, подобранных на берегу, а затем выбросить их в воду. Океан достаточно велик, чтобы принять твою печаль и хранить ее вместо тебя, освободив твое сердце для другого. Сказительница говорит, что это важный урок, который ты должна усвоить сейчас и хорошо запомнить. Это поможет тебе в дальнейшей жизни.

Когда внизу во дворе мы пили мятный чай с печеньем, Нина небрежно спросила Кензу, не отвезет ли она нас как-нибудь в ближайшее время на океан. Та ответила, что сделает это, как только моя мама позволит.

Мне уже пора ложиться спать. Полагаю, что вести записи в дневнике – это почти то же, что писать на камнях и бросать их в океан, поэтому Кензе не стоило беспокоиться, ведь в некотором смысле папа и продавец снов дали мне один и тот же совет.

Думаю, сегодня я буду спать немного лучше. Спокойной ночи.

Темнота кажется такой же давящей, как покрывало, которое я отбросила в сторону, создав смятую гряду холмов у твердой, как стена, спины Тома. Он в забытьи, глубоко спит; каждый ровный вдох прерывается слабым храпом, каждый выдох – тихим сипением. Его дыхание странно невыразительно, в нем нет ни удовлетворения, ни печали. Почему-то эта ровность – из-за которой муж кажется еще более далеким и недосягаемым – приводит меня в бешенство. Какое облегчение, что я в состоянии признать это хотя бы сейчас, в безмолвной темноте. Наша повседневная осторожная вежливость по отношению друг к другу выглядит такой хрупкой и натянутой. Интересно, что Том на самом деле думает обо мне, как много всего он оставляет невысказанным?

Как можно лежать так близко к кому-то и все равно чувствовать себя таким одиноким? Моя бессонница и его забытье только еще раз подчеркивают, насколько мы сейчас разобщены. Я знаю, что статистика не обнадеживает: немногие браки переживают то, через что нам пришлось пройти.

Переезд в Марокко должен был дать нам новый старт, но каким-то образом все, что мы пытались оставить позади, похоже, нашло свой путь сюда вместе с теми немногими вещами, которые мы упаковали в наши чемоданы.

Порой нам все еще трудно смотреть друг на друга.

Каждое утро после ранней пробежки по городу Том смывает пот и пыль и появляется преображенный, готовый выбраться из-под обломков нашего брака в спокойный, упорядоченный мир своей работы, в место, где он может быть кем-то другим, а не просто половиной нас. Одетый в костюм, он едет в машине с кондиционером в свой комфортабельный офис, где, я полагаю, есть вежливые, улыбающиеся коллеги, кофе из автомата и упорядоченная куча работы, которую нужно выполнить. И где ему не приходится думать ни о чем другом. Неудивительно, что он не очень-то стремится возвращаться по вечерам домой. Интересно, что он видит, когда перед выходом из дома, стоя перед зеркалом в прихожей, завязывает галстук аккуратным узлом? Является ли для него реальным это отражение? Спокойный, аккуратный, контролируемый карьерист. Или, подобно мне, он видит то, что лежит под поверхностью – осколки, боль, запутанные беспорядочные эмоции? Наблюдая себя в зеркале, я понимаю, как плохо стараюсь все это замаскировать. Мои жесткие волосы, стянутые сзади резинкой, их темные корни только подчеркивают синюшные круги под глазами. На мне чаще всего бывают старая футболка и спортивные штаны – эдакая растянутая униформа (учитывая обвисшее после рождения ребенка тело, которое она скрывает) мамы-домохозяйки.

Накануне вечером Том предложил выехать куда-нибудь на выходные. Мысль о том, чтобы паковать чемоданы и много часов находиться за рулем, а потом остановиться в отеле, наполнила меня паникой. Мы едва можем вынести совместное пребывание в этом доме, где у каждого есть место – своя комната-убежище, где можно спрятаться, чтобы не приходилось сидеть молчаливым свидетельством вины и боли друг друга. Я не могла вынести даже мысли о том, чтобы оказаться запертой с ним в одном гостиничном номере. И кроме того (это знает любая молодая мама), от поездки на выходные с ребенком больше вреда, чем пользы. Вывозя ребенка в незнакомое место, вы тратите массу времени, чтобы упаковать все необходимое, но вскоре обнаруживаете, что упорядоченность, которую вы так тщательно создавали, рушится, выбивая малыша из колеи. В результате он не спит, эта вылазка начинает казаться совершенно бессмысленной. Поначалу Тома разозлила моя реакция, и я видела, что он обижен моим отказом от поездки. Но это длилось недолго, муж очень быстро со мной согласился и, как я думаю, испытал некоторое облегчение: он, как обычно, поступил правильно, предложив развлечение, а я, традиционно отказавшись, в который раз проявила себя занудой.

Дыхание мужа все такое же ровное, он не ощущает моих суматошных ночных мыслей, и внезапно я понимаю, что не могу больше ни секунды лежать рядом. Очень тихо, чтобы не потревожить его, я встаю с кровати и на цыпочках поднимаюсь наверх в комнату Грейс. Здесь, среди крыш, приоткрытые ставни позволяют любому слабому дуновению ветерка чуть охладить тяжелый воздух. Я слышу мягкое шуршание перьев, это в темноте устраиваются на ночлег голуби.

Отодвигаю в сторону полотно москитной сетки, ровно настолько, чтобы проскользнуть под нее и устроиться на кровати Грейс. Здесь я чувствую себя гораздо менее одинокой. Очень осторожно я беру свою спящую дочь на руки. Когда я с ней, кажется, что мои ободранные, зудящие руки не так меня мучают, и это успокаивает встревоженный разум.