Демоны вне расписания - Сергей Осипов

– Это очень просто. В определенный день и час ты входишь в ресторан, садишься за столик, заказываешь чашку кофе.

– И что дальше?

– Садишься за столик, заказываешь чашку кофе.

– Это я уже слышала. Что дальше?

– А дальше ты увидишь. Кое-что произойдет. И когда это произойдет, ты должна будешь забыть о плане Б, об убийствах, обо мне, о капитане Сахновиче… Забыть об этом и вести себя совершенно свободно, раскованно. Ты должна подчиниться событиям, дать им нести тебя…

– Это какой-то бред.

– Наверное, я плохо объясняю, но, когда это случится, ты поймешь, что я имею в виду.

– То есть я захожу в ресторан, пью кофе, потом что-то случается, и я свободна. Так?

– Примерно.

– Это ваше «событие», оно надолго? Сколько часов это будет длиться?

– Этого не знает никто.

– Как так? Что вы за спецслужба, если ничего не знаете?

– В этом-то и сложность задания. И еще одно… С того момента, как ты войдешь в ресторан, ты будешь действовать одна. Никто из наших не будет тебя пасти. Но нам нужны гарантии, что ты никуда не сбежишь.

– Я могу дать честное слово.

– У нас есть идея получше.

По мере того как Покровский объяснял ей «идею», рот Насти все шире открывался от изумления.

– Извини, но другого выхода не было, – сказал Покровский.

– Да как вы?!. Да кто вам?!. Сволочи, – тихо сказала Настя, и слеза скатилась по ее щеке. – Какие же вы сволочи.

– Извини, – повторил Покровский и отвернулся, чтобы не видеть ее слез. Настя взяла салфетку и вытерла щеку, потом промокнула уголки глаз.

Она держала в руке мокрую салфетку и думала о том, что плачет впервые за долгое время. Когда же это было в последний раз? Когда же она… Когда же она размазывала по щекам слезы, терла лицо грязными ладонями и никак не могла остановить это извержение соленой влаги… Там еще был мотоцикл. Что за мотоцикл, чей мотоцикл? Куда он ехала и откуда?!

В любом случае и тогда и сейчас она плакала и рядом не было никого, кто бы мог ее утешить.

Между прочим, на улице уже лежал снег. Еще ненадежный, неокончательный, но все же его хватило, чтобы прикрыть грязный асфальт.

Настя вспомнила, что пятым треком на диске «Песни для плохого настроения» была песня под названием «Four Seasons in One Day» «Четыре времени года за один день». Она упала с мотоцикла шестого сентября и пропустила бабье лето, пропустила октябрьские дожди, пропустила шуршание опавших листьев под ногами, пропустила тонкую пленку льда на утренних лужах. Все это прошло за один день, и теперь Насте предстояло шагнуть из машины сразу в зиму.

– Ждем Лизу, – сказал Покровский. – Все ждем Лизу.

Машина стояла за квартал от ресторана, куда в девятнадцать часов десять минут должна войти Настя. Лиза отправилась на разведку местности, и вот теперь все сидят и ждут Лизу. Покровский время от времени подбадривающе подмигивает Насте, но толку от этих подмигиваний…

А пятью часами раньше Настя сидела в парикмахерском кресле, и над ней трудились специалисты. Их было пятеро – один отвечал за одежду и обувь, второй за прическу, третий за руки, четвертый за бижутерию и аксессуары, пятый – за лицо. У каждого было по ассистентке, которые все время страшно суетились; по нескольку больших сумок, которые все время открывались и закрывались… Мастера, их инструменты, их помощницы – все это вращалось вокруг Насти словно карусель, и она чувствовала себя героиней голливудского фильма, в котором из простушки делают принцессу. Поскольку дело происходило не на экране, то процесс превращения занял не три минуты, а несколько часов.

Потом специалисты отошли в сторону и сказали Покровскому:

– Все.

Покровский посмотрел на Настю. Настя посмотрела на себя в зеркало.

– Все?

Странно. Настя увидела в зеркале не принцессу, не супермодель и не королеву красоты. Она увидела там саму себя, причем себя повзрослевшую и посерьезневшую. Это с ней сделали сейчас или это случилось за последние несколько недель?

– Хорошо получилось, – сказал Покровский. – Лиза, как тебе?

Лиза зевнула. Последние дни она выглядела бледной, словно постоянно недосыпала. Лиза едва скользнула взглядом по преображенной Насте и махнула Рукой:

– Сойдет для сельской местности.

Настя еще раз оглядела себя в зеркале. Платье темно-синего шелка от Лагерфельда – это, конечно, хорошо, но существовала несомненная разница между нею, настоящей Настей, и той женщиной, что была видна в зеркале.

– Что это? Что они из меня сделали?

Покровский пожал плечами:

– Как что? Красивую девушку, которая должна скоро отправиться в хороший ресторан. По-моему, так.

– Как я тебе завидую, – сказала Лиза и громко рассмеялась. Покровский посоветовал ей заткнуться. Лиза исполнила приказ, но потом еще несколько раз смех невольно прорывался из нее короткими всплесками, причем смех этот был каким-то нехорошим, двусмысленным. Самым подходящим термином, который в связи с этим пришел Насте на ум, был «нервный смех», но все же и это слово было не совсем точным. Они сидели в машине и ждали Лизу, а Настя все пыталась сообразить, что же это был за смех, как будто от решения этой задачи зависело что-то очень важное.

Или, может быть, ей просто не нравилось, когда над ней смеются.

– Боже мой, – сказал водитель. – Артем, смотри…

Покровский подался вперед, Настя тоже – через лобовое стекло они увидели, как по переулку к машине бежит Лиза. Впрочем, слово «бежит» было не совсем точным описанием ее движений.

– Заводи, – сквозь зубы сказал Покровский. – Заводи и по-тихому задним ходом выезжай отсюда…

– Что-то случилось? – спросила Настя.

– Нет, ничего. Все в полном порядке, – сказал Покровский, не сводя глаз с Лизы. Потом он не выдержал, вылез из машины, в два прыжка подскочил к Лизе, сгреб ее за воротник куртки и зашвырнул на заднее сиденье. Машина мягко катилась назад, но Лиза тут же, как чертик из табакерки, выскочила из машины наружу. Покровский, зверея, толкнул ее назад, однако Лиза, заливаясь громким смехом, бросилась к нему на шею и повисла, обхватив майора ногами вокруг пояса.

Покровский ударил ее по лицу и снова втолкнул в машину, сам сел рядом и попытался утихомирить рыжую бестию. С той творилось что-то неладное – она безостановочно хохотала, хлопала себя ладонями по коленкам, прыгала на сиденье. На лице у нее было выражение абсолютного счастья, к которому была подмешана основательная порция безумия.