Забытая клятва Гиппократа - Ирина Градова

– Комиссия по этике, – поправила я. – Да, правда. Раньше не существовало органа, способного лишить медика лицензии и запретить ему практиковать. Теперь это станет возможным.

– Еще не легче! – воскликнул Илья. – Если лишить медработника права на медицинскую практику, то куда он пойдет? Он же ничего больше не умеет делать! Грузчиком, что ли?

– А если руки не из того места растут, так хоть грузчиком! – резко ответила Оля. – По крайней мере, больше никого не убьет!

– Ну, если только ящиком или мешком придавит! – хохотнул Кирилл.

– В Америке, между прочим, этого не боятся, – поддержала подругу Аня. – Лишают лицензии на раз!

– Ты не совсем права, – возразила я. – Во-первых, это не так просто, и отчасти Илья прав: медик – не просто профессия, это образ жизни, поэтому процесс лишения лицензии является длительным и сложным даже в Америке. Кроме того, и в их законе существуют лазейки. Например, даже если по решению комиссии лицензия врача становится недействительной в большинстве штатов, он все равно может продолжать работать в некоторых других. Таким образом, можно сказать, что переезд решает все проблемы!

– Тогда вообще зачем огород городить? – пожал плечами Илья. – Россия – страна большая, всегда можно найти место, где никто не узнает о том, что ты не имеешь права работать врачом!

– Мир несовершенен, Илюша, – улыбнулась я. – Но это не значит, что нужно отказаться от мысли сделать его лучше, правда? А что касается врача из статьи Кирилла, то я вам зачитаю, пожалуй, чем дело кончилось: «По ходатайству следователя судом Долмацкая была временно отстранена от занимаемой должности. Приговором суда Долмацкой назначено наказание в виде двух лет лишения свободы условно с испытательным сроком на два года. Одновременно Долмацкая лишена права заниматься врачебной деятельностью на срок два года шесть месяцев. Приговор в законную силу не вступил».

* * *

Моя первая попытка выполнить просьбу Карпухина узнать все, что возможно, об убитой акушере-гинекологе Юлии Устименко, успехом не увенчалась. Я отправилась в больницу, где она работала, и, проведя несколько часов в беседах с ее коллегами, пришла к выводу, что никто не может толком ничего рассказать. В основном все удивлялись моему появлению, зная, что в гибели Юлии обвинили ее мужа и он сейчас отбывает срок. Однако мне удалось все же отыскать одну женщину, которая призналась, что поддерживала с Устименко дружеские отношения. Звали ее Эльмира Докуева.

– Значит, муж Юли не виноват? – спросила она меня, когда мы уселись в ординаторской. – Я так и знала!

– Я не говорила, что он не виноват. А почему вы «так и знали»?

– Да он мухи не обидел бы, вот почему!

– А вы что, были с ним знакомы? – удивилась я.

Эльмира выкатила на меня глаза.

– Ну разумеется, мы знакомы, ведь Толик работал тут задолго до того, как появилась Юля!

Такой информации в файлах, выданных майором, не содержалось.

– Значит, Анатолий Устименко и Юлия работали в одной больнице?

– Ну да, говорю же!

– Но они же вроде бы находились в состоянии развода?

– Находиться-то они находились, – закивала Эльмира, – да только ведь это Юлькина идея была, а не Толина!

– Неужели?

– Да нашла она себе хахаля, понимаете, из бывших больных. Правда, мы ей все говорили, что с пациентами связываться не стоит…

– Погодите-ка, – остановила я женщину. – Насколько я понимаю, Юлия работала акушером-гинекологом – как она могла связаться со своим пациентом?

– Ой, ну это я так сказала! На самом деле он, конечно, Юлиным больным не являлся. Здесь его жена лежала – вся больная такая… У нее не только по женской части проблемы имелись, но вообще – где только их не было! В общем, мужику, видать, надоело ее по больницам возить да передачки таскать, а тут Юлька, вся такая здоровая, как лошадь, симпатичная, разбитная. Правда, она была замужем, но Юля всегда считала свой брак неудачным.

– Почему же?

– Да она Толика тряпкой называла, говорила, что не мужик он… А я вот считаю, что ей с Толей здорово повезло. Несмотря на то что Юля детей не могла иметь, Толя все равно с ней оставался. Он думал, что у них все в порядке, что они полноценная семья, хоть и без ребенка. Толя и по дому успевал, и с собаками гулять, и на работе на хорошем счету… Мы тут все прямо упали, когда узнали, что его в Юлькиной смерти обвиняют!

– А этот ее бывший пациент – вы его хорошо знали?

– Да какое там хорошо – так, видела пару раз. Ничего особенного, скажу я вам! И чего это Юлька так в него втрескалась, не понимаю.

– Они вместе жили?

– Ага, пару месяцев жили, – усмехнулась Эльмира. – Толика выгнали, представляете? Он к матери вернулся жить, как побитый пес, а квартиру, которая, между прочим, ему принадлежала еще до их свадьбы, оставил бывшей жене с хахалем! Да следователь нас допрашивал после того, как Юлю нашли, я ему про этого мужика все рассказала. А они все равно к Толику прицепились!

– Ну, хорошо, – вздохнула я. – А еще вам что-то известно об окружении Юлии? Может, люди какие-нибудь подозрительные вокруг нее крутились?

– Да нет, не сказала бы. Но вы знаете, ведь Юля не так давно тут работала, всего год, наверное.

– Интересно, а до того где она обреталась?

– В какой-то другой больнице – она ни разу не упоминала. Говорила только, что решила к мужу перебраться поближе, так как они редко видятся. К мужу поближе, а через полгодика хахаля себе нашла!

Разговор с Эльмирой меня озадачил. Получается, следствие по делу Юлии Устименко велось однобоко. Почему, скажите на милость, следователь прицепился именно к Анатолию, а на нового сожителя Юлии внимания не обратил? Неужели только потому, что она с ним разводилась и квартира могла стать предметом ссоры между супругами? И где этот сожитель Устименко – неужели по-прежнему живет в их с мужем квартире? В любом случае нужно выяснить, где Устименко работала до того, как перешла в эту больницу. Видимо, придется повидаться с ее мужем-сидельцем.

Когда я садилась в маршрутку, позвонил Леонид.

– Могу вас порадовать, Агния, – бодро заявил он, – ваша девочка действительно умерла не от СВС. Хотя я и так знал, что это полная чушь!

Признаюсь, меня несколько покоробило выражение «порадовать» в данных обстоятельствах, но надо знать Леонида, чтобы не придавать словам большого значения.

– Каково ваше заключение? – спросила я, сглотнув комок в горле.

– В общем, так: ей ввели пестицид, а точнее, карбофос…

– Что-о?! Вы понимаете, что говорите, Леонид?!

– То-то и оно, Агния, – нарочно не придумаешь, да?

– Но как такое могло случиться?

– Трудно сказать, но не думаю, чтобы врач сделала это преднамеренно: сами посудите, кому может помешать полуторагодовалый ребенок?