Возрождение ковчегов - Дженнифер Броуди

Моди опустила оружие и посмотрела на женщину смягчившимся взглядом.

– Последняя большая эпидемия забрала у меня любимого мужа и двух деток. С тех пор я вдова и изгой. Твой цех занял сторону Синода, но подъемыши не желают зла твоей семье. Мы хотим помочь.

– Мы слышали… всякие ужасы… – сказала Пенелопа.

Грили хмыкнул:

– Якобы мы мучаем и убиваем детей?

– А потом едим их на завтрак? – Прэтт похлопал себя по животу.

Женщина боязливо кивнула и присмотрелась к синим комбинезонам.

– А еще – что вы сдираете с них кожу и обшиваете ею форму.

– Это клевета, которую распространяют отец Флавий и Синод, – возразила Моди, гневно сверкая глазами. – Это они запирают детей в Тени и пытают их, а не мы.

– Да, вот кто истинные грешники, – мрачно подтвердила Стелла. – Они убили наших родителей, обоих выкинули в море.

По лицу Пенелопы промелькнула тень сомнения.

– Нас обеих держали в Тени, – добавила Джинджер. – Хотя мы просто дети, чуть младше вашего Бейли. Но Майра Джексон спасла нас.

Пенелопа покрутила ладонью у груди.

– Грешница и еретичка! – процедила она сквозь зубы и сплюнула. – Не смейте произносить ее мерзкое имя. Надо было отцу Флавию выбросить ее в море, пока был шанс.

– И это ложь, – отрезала Моди. – Майра Джексон – герой, а вот отец Флавий, Синод, патрульные – настоящие грешники. Они забыли нашу истинную цель: мы не должны оставаться под водой, нам было предначертано вернуться на Поверхность…

– Богохульство! – вскричала, перебивая ее, Пенелопа и тут же зашлась кашлем. Сын обеспокоенно взглянул на мать. – Запретными словами вы только накличете второй Конец.

– Проклятие! – выругалась Моди. – Конец наступит, если мы останемся тут, под водой. Машина «Анимус» уже сдает. Она ломается. Вот этот человек – Джона Джексон – главный инженер, но даже он не может починить «Анимус». Понимаете, что это значит?

Ответил Бейли:

– У нас заканчивается воздух, да? Поэтому все без конца болеют? Нам трудно дышать, голова кружится, усталость не проходит… Очереди в Больницу постоянно растут. Я так и знал: что-то не так.

Моди кивнула:

– А времени все меньше.

– Нет, не верю, – сбивчиво пробормотала Пенелопа. – Я видела оранжевый флаг. Синод говорит, это просто аллерген с Фермы. Волноваться не о чем.

– Ложь, ложь, сплошная гнусная ложь, – фыркнул Грили. – Это отца Флавия надо бы в море выбросить. Джона ведь рассказал Синоду об «Анимусе».

– А они палец о палец не ударили, – с отвращением добавил Прэтт. – Отец Флавий разве что стал чаще жертвы приносить. Вот вам и еретик.

– Точно, – согласился Джона, подходя к Пенелопе и ее сыну. – Наша единственная надежда – выбраться на Поверхность. Моя дочь показала, что это возможно, и теперь нам предстоит последовать за ней. Без вашей помощи мы колонию не спасем. Ну как, вы с нами?

Бейли с матерью переглянулись.

– Ма, послушай их. Вроде бы они не врут. Мне тоже стало трудно дышать – когда бегаю по складу или доставляю заказы в цеха. Да и у тебя кашель сделался хуже, ты сипишь, заметила?

Пенелопа постучала себя по груди.

– Боль жуткая. Врачи говорят, это просто аллергия на пыльцу усилилась, но их тоники не помогают.

– А вдруг дело не в аллергене? – спросил Бейли. – Вдруг это от нехватки воздуха?

– Тогда спаси нас Оракул, – ответила ему мать. – Ведь мы обречены.

Бейли обратился к повстанцам:

– Если станем помогать, то обещайте, что нам ничего не будет грозить. Моя мама… она ведь просто следовала правилам.

– Само собой, – заверила его Моди. – Клянусь жизнью.

– И Оракулом?

– И Оракулом, – подмигнула Моди, – и Святым Морем.

Кивнув, Бейли сжал руку матери. Оба вопросительно посмотрели на мятежников:

– Что от нас требуется?

Драккен ощутил, как неведомая сила затягивает его в мир сна.

Маяк засветился ярче обычного и понес его через весь корабль, сквозь обшивку судна прямиком в черную пустоту космоса. Драккен пылающим метеором пролетел сквозь вакуум и рухнул на землю другого мира. Дымкой поднялся со дна кратера, возвел мысленный барьер вокруг своего разума. Маяк пульсировал.

«Где это я?» – подумал Драккен.

Кругом, насколько хватало глаз, простиралась опаленная пустыня. Солнце черной жемчужиной поблескивало в зените. Края мира расплывались, словно он еще не до конца оформился, но при этом продолжал шириться, обретая четкость и новые детали. Вот посреди пустыни выросла гора с неровными склонами и уперлась пиком в обсидиановое небо. Что-то новенькое… Этот мир явно создавали носители – силой объединенных Маяками сознаний. Тут и сходились их умы, как на призрачном перекрестке. Мир стал видимым воплощением их нейронной связи.

Драккен не сразу сообразил, почему его сюда затянуло, но вот наконец почувствовал, ощущая это в каждой пульсации устройства на запястье: «Они реактивировали Маяки». Когда прочие носители укрылись в Первом ковчеге, их связь с Драккеном – к немалой злости последнего – прервалась. Потом еще и Ной вскрыл его маскировку, так что пришлось на ходу менять тщательно выстроенные планы.

Однако теперь все по-прежнему.

Драккен всем своим естеством ощущал силу восстановленной связи. Используя Маяк, поискал девчонку. Он знал, она где-то здесь, в мире сна, – лишь ей было под силу призвать его на этот перекресток. Ее связь с Маяком была мощнее, чем у остальных носителей – Аэро и Ищуньи, – вместе взятых.

«Майра… Майра… Майра…»

В поисках девчонки Драккен мысленно прощупывал мир снов… Ага, вот и ответ. Зловещим дымным облаком он понесся над черной пустыней – навстречу сигналу. Взлетел на горный склон и там увидел вмурованную в каменную толщу огромную золотистую дверь отмеченную символом Уробороса. Налетев на нее, Драккен отскочил, будто отброшенный древним заклятием.

«Девчонка воздвигла защиту от меня?!» – мысленно поразился он.

Драккен ощутил, как внутри вздымается жаркая волна ярости. Он вскроет эту дверь, найдет, как за нее проникнуть. При мысли о том, как он поживится энергией девчонки, у него даже потекли слюни. С тех пор как он последний раз входил в ее разум, прошло немало дней. Драккен собрал в сгусток всю свою мощь, привлек энергию из Маяка, от своего народа, от их горячих сердец и от корабля, от ядра реактора. Собрал все воедино и ударил.

Из Маяка вырвалось изумрудное пламя.

Чудовищный жар расплавил дверь: металл потек по склону золотистыми ручейками. В горе обнаружилась кабина лифта, а внутри – сжавшийся, дрожащий человечек.