Ее последний герой - Мария Метлицкая

Пенсионер. Правильно. Он ничего не придумал. Не обманул. Поел – надо поспать.

Анна все-таки отправилась домой. Приехав, с удовольствием встала под холодный душ. Потом, не вытираясь – жарко, – пошла на кухню и достала из холодильника бутылку холодной «Эвиан». Матушкина школа: вода должна быть хорошей – это и здоровье, и кожа. Интересно, что такие познания маман обрела в глубокой зрелости. А раньше пила из-под крана и была счастлива. Хотя нет, не очень, не была она счастлива ни со стаканом из-под крана, ни с ее отцом…

Она уселась с ногами в кресло и включила телевизор. Под очередную белиберду и заснула, почувствовав перед сном жуткую усталость. Даже странно, от чего. Вампир этот Городецкий, что ли?

* * *

«Вампир» Городецкий с утра побрился, вылил на себя остатки одеколона (подарок Женькиного Славки ко дню рождения), выпил крепкого кофе, достал из шкафа голубые джинсы, зеленую рубашку поло «Адидас» (классика никогда не выходит из моды), влез в кроссовки и оглядел себя в зеркало. На него смотрел подтянутый и довольно симпатичный дядька зрелого возраста. В глазах – ум, опыт и знание жизни. Совсем неплохо. Живот над брючным ремнем не нависает. Руки крепкие, ноги стройные. Волосы, спасибо отцу и генетике, еще очень даже есть. Морда, правда, помятая, ну, не то чтобы, но… Зубы тоже почти свои, за незначительным исключением. Да и вообще, на такую зрелую фактуру всегда есть желающие.

Господи, какая чушь! Причепурился, старый баран. Поводит плечиками. Играет мускулами. Хорохорится. Перед кем собираешься выступать, олух? Перед этой девицей? Да ей на тебя плевать. Ты для нее – материал. Пара тысяч строк, и забыли! Да и бог с ней. Он не для нее, для себя. Чтобы зайти в кафе или пройтись по парку было не стыдно. Захотел разозлиться, но отчего-то не вышло. Настроение было хорошее. Неплохое было настроение. Давно с ним такого не было.

Он набрал ее номер и почти пропел:

– Жду вас на Арбате. Через полтора часа. Успеете?

Она пролепетала:

– Да-да.

И нажала отбой. Видимо, заторопилась.

* * *

Городецкий ждал Анну у театра Вахтангова. Она не опоздала, это он пришел раньше. Он видел, как она торопливо бежала – высокая, стройная, с развевающимися волосами. На ней тоже были голубые джинсы и легкая белая полупрозрачная рубаха. В ушах и на пальцах – крупные украшения из серебра. Тоже примета времени. Женщины его молодости серебра не признавали. Серебро считалось уделом бедных, все мечтали о бриллиантах. Ирма, его вторая жена, первое время все выклянчивала сережки и колечки. Он покупал с гонораров, ему было несложно. Однажды Фаечка, жена отца, подарила Ирме старинный серебряный браслет. Темный, массивный, тяжеловатый, но было в нем очарование старины. И безусловно, отличная работа. Жена презрительно фыркнула и бросила подарок в ящик стола. Ни разу не надела. Фаечка, конечно, обижалась. А он ее утешал: вкусы у всех разные, то, что нравится тебе, не должно нравиться ей. Как-то Фаечка, очень смущаясь, попросила вернуть ей браслет. Это было не в ее правилах, но он понимал: ей обидно и жалко семейную «ценность». Браслет вернул, а спустя полгода Ирма внезапно вспомнила о вещице и обвинила его «любовницу» в краже. Какую любовницу? Бред! А жена утверждала, что «спереть браслет могла только баба». Сказать про мачеху было неловко, и правду он утаил. А скандал тянулся еще долго, Ирма была злопамятная.

После смерти Фаечки он забрал этот браслет. Это было все, что осталось на память.

Женя, последняя жена, украшений вообще не носила, только обручальное кольцо. В период их странного брака.

– Зачем врачу кольца? – удивлялась она. – Только мешают.

Ей вообще было ничего не нужно, ни золото, ни меха. «Святая дура», – назвал ее кто-то из его знакомых.

«Господи! При чем тут эта несчастная Женя?» – подумал он и сделал пару шагов навстречу новой знакомой.

– Добрый день, – произнес он. – Неплохая погода.

Она улыбнулась и кивнула. Да и как было с этим не согласиться? Погода действительно была хороша.

Как, впрочем, и его спутница. Теперь он это разглядел окончательно. И она это поняла. Точнее, почувствовала. Женщины это чувствуют обязательно. Всегда. Неважно, что это за мужчина – подросток, не знающий ничего, кроме липких горячечных снов, или зрелый мужчина, поживший всласть.

– Пройдемся? – предложил он.

Она кивнула. Долго шли по Калошину переулку и Сивцеву Вражку.

У маленького особнячка в Плотниковом он остановился и чертыхнулся.

Она удивленно посмотрела на него:

– Что не так?

– Да все! – воскликнул он слишком громко и слишком горько. – Все, понимаете?

Она непонимающе мотнула головой.

– Был дом. Точнее, домик. Облупленный, конечно, но у него было лицо. Немолодое, усталое, милое, доброе. Возле домика рос маленький сад, садик, прохладный от сирени и жасмина. Темная лавочка, шаткий столик. Фонарь – желтый, уютный. Под ветром поскрипывал, как ворчливый старик.

Он замолчал и раскурил новую сигарету.

– И что? – спросила она с раздражением. – Нет сирени, нет скрипучего фонаря? Нет столика, где вы распивали портвейн или водку? Нет лавочки, где вы целовали своих подружек? Так?

Он кивнул:

– Так. Ничего нет. Есть безликий фасад, крыша из металлочерепицы мерзкого зеленого цвета. Нет сирени и дворика. Вместо дворика – стоянка для их авто, «новые» окна из белого пластика. А были чудные резные рамы и бронзовые шпингалеты на окнах.

– Да бросьте! – она махнула рукой. – Бронзу давно потырили. Старые рамы – сплошной сквозняк. Прежняя крыша наверняка протекала. Сирень жалко, но как парковаться работникам офиса? Улочка узкая, а машину поставить надо. Да и вообще…

Она с минуту помолчала.

– Вы не по сирени тоскуете – вон ее, сирени, кругом сколько угодно. И не по ветхому дому. Вы тоскуете по молодости, по всему тому прекрасному, что с ней связано. А этого наверняка было достаточно.

Он молчал и глядел в сторону.

– Обиделись? – спросила она. – Я не хотела… Просто… Надо принимать время таким, какое оно есть. А если по-другому, то всегда будет больно и горько. К тому же и в другом времени, и во всех этих изменениях и переменах все не так плохо. Просто надо присмотреться и не отрицать все с ходу. У меня с папой такая же история. Поэтому я все это прекрасно понимаю.

Вот дрянь, подумал он, с папой! Поставила сразу на место: даже не думай! Она не дура, все сказано неспроста. А он – голубые джинсы, кроссовки, одеколон… Замшелые привычки замшелого ловеласа. Наверное, ей смешны все его потуги. Папа… Они молча пошли вперед. Он заметил, что она чуть прихрамывает.

– Что с вами? – спросил он. – Проблемы?

Она кивнула, и ее лицо исказилось легкой гримасой:

– Ногу натерла!