Тринадцать часов - Деон Мейер

— Спасибо, — ответил Вуси Ндабени. Кое-чего он все же не понимал. На Пеппер-стрит один из преследователей находился буквально в трех шагах от нее. Почему он не схватил ее на улице, возле церкви? Зачем понадобилось гнаться за ней на церковном дворе? Может, он промахнулся, поскользнулся? Или нарочно выжидал, пока они не окажутся в безлюдном месте? — И еще одна просьба, если не возражаете…

— Какие могут быть возражения, это ведь моя работа.

— Пожалуйста, увеличьте тех двоих, что бегут впереди.

Гриссел вошел в гостиную следом за Деккером. Просторная комната, массивные диваны, кресла, огромный журнальный стол. Мебель подобрана со вкусом — старая, но отлично отреставрированная. Невысокая и хрупкая Тинки Келлерман из отдела Социальной службы сидела, выпрямив спину, на краешке огромного мягкого кресла. На его фоне она казалась совсем крошкой. Ее всегда вызывали на место преступления, если жертвой или преступницей оказывалась женщина. Тинки умела сочувствовать и сострадать. Но сейчас она недоуменно морщила лоб.

— Мадам, позвольте я сниму с вас эти мешки, — весело обратился Джимми к Александре Барнард, сгорбленной фигурке в белом платье. Она примостилась на краешке большого, четырехместного дивана. Сидела поставив локти на колени и низко опустив голову. За нечесаными светлыми волосами, в которых мелькала седина, не видно лица. Не поднимая головы, она протянула вперед руки. Джимми ловко стянул с них коричневые бумажные пакеты. — А теперь прижмите, пожалуйста, пальцы к этим дискам. Они липкие, будет немножко неприятно, но и только… — Джимми сорвал печать со своей коробки и вынул оттуда круглые металлические диски. Гриссел видел, что руки у Александры Барнард дрожат, но лицо по-прежнему спрятано за длинными волосами.

Они с Деккером уселись в кресла. Деккер раскрыл блокнот.

Джимми работал быстро, уверенно. Снял отпечатки сначала с пальцев правой руки, потом левой.

— Все, спасибо, мадам. — Он мельком глянул на детективов, словно обнаружил кое-что интересное, и принялся раскладывать свои инструменты по местам.

— Миссис Барнард… — начал Деккер.

Тинки Келлерман едва заметно покачала головой, словно желая сказать, что подозреваемая не хочет разговаривать. Отойдя от дивана, Джимми закатил глаза.

— Миссис Барнард! — повторил Деккер громче и суше.

— Я его не убивала, — произнесла она, не двигаясь. Голос у нее оказался на удивление низким.

— Миссис Барнард, вы имеете право на юридическое представительство. Вы имеете право хранить молчание. Но если вы предпочтете ответить на наши вопросы, все сказанное вами может быть использовано в суде.

— Я его не убивала.

— Хотите вызвать адвоката?

— Нет. — Она медленно подняла голову, откинула назад пряди волос. Мучнистая кожа нездорового оттенка, налитые кровью глаза… Ее лицо показалось Грисселу знакомым, более того, он был уверен, что много раз видел Александру Барнард, только не мог вспомнить где. Она посмотрела на Деккера, перевела взгляд на Гриссела. На лице ее застыло выражение безнадежной усталости. Она протянула руку к столику, взяла сигареты и зажигалку. С трудом вскрыла пачку и достала оттуда сигарету.

— Миссис Барнард, я инспектор Франсман Деккер. Это инспектор Бенни Гриссел. Вы готовы ответить на наши вопросы? — Деккер говорил громко и медленно, как с глухой.

Она едва заметно кивнула и щелкнула зажигалкой. Глубоко затянулась, как если бы табак придавал ей сил.

— Покойный, мистер Адам Барнард, был вашим мужем?

Она кивнула.

— Назовите его полное имя.

— Адам Йоханнес.

— Возраст?

— Пятьдесят два года.

Деккер принялся записывать показания.

— Чем он занимался?

Она устало посмотрела Деккеру в лицо:

— «Африсаунд».

— Что, простите?

— «Африсаунд» — его компания.

— «Африсаунд»?

— Звукозаписывающая компания.

— Значит, он — владелец звукозаписывающей компании?

Она кивнула.

— Ваше полное имя?

— Александра.

— Возраст?

— Сто пятьдесят.

Рука Деккера, держащая ручку, дрогнула. Он в упор посмотрел на подозреваемую.

— Сорок шесть.

— Род занятий?

Она иронически фыркнула и снова откинула прядь волос со лба. Гриссел понял, что уборщица не преувеличивает. Александра Барнард и правда алкоголичка — дрожащие руки, глаза, характерный оттенок кожи, типичное расположение морщин на лице… И все же он точно знал, что уже видел ее раньше.

— Итак? — торопил Деккер.

«Откуда я ее знаю? — думал Гриссел. — Где я мог ее видеть?»

— Я не работаю.

— Значит, домохозяйка, — кивнул Деккер, записывая.

Она снова фыркнула — так же многозначительно, как и раньше.

— Миссис Барнард, пожалуйста, расскажите, что произошло вчера ночью.

Она медленно откинулась на спинку дивана, облокотилась о подлокотник и положила голову на плечо.

— Нет!

— Простите меня, но…

— Вы сами напросились. Прощаю!

На лице Деккера заходили желваки. Грисселу показалось, что цветной детектив скрежещет зубами. Александра Барнард медленно, с вызовом затянулась, словно готовясь к трудному объяснению.

— Я алкоголичка. Пью каждый день начиная с одиннадцати утра. Обычно к шести вечера я уже на взводе. Где-то с половины девятого и дальше я почти ничего не помню.

И тут, услышав ее красивый низкий голос, затронувший какую-то струну в памяти, Бенни Гриссел вдруг вспомнил, где он видел Александру Барнард. Он едва не вскрикнул, но вовремя осекся. «Сутватер». «Пресная вода»!

Ксандра… Знаменитая в прошлом певица… Боже, как она постарела!

В памяти всплыла яркая картина. На экране телевизора женщина в облегающем черном платье. Яркое пятно посреди сцены: она и микрофон. И больше ничего.

Стаканчик солнечного света,

Кубок дождя,

Глоточек веры,

Немного боли.

Пей пресную воду!

Когда она была на пике популярности? В середине восьмидесятых? Да, наверное. Гриссел вспоминал Ксандру Барнард. Невероятно чувственная блондинка с голосом как у Марлен Дитрих. Уверенная и ироничная, она не относилась к себе чересчур всерьез. Тогда она часто появлялась на экранах телевизоров, на журнальных обложках. В середине восьмидесятых Гриссел еще не пил по-настоящему и хорошо запомнил Ксандру. У нее было четыре или пять хитов, но Грисселу больше всего нравилась «Пресная вода». Подумать только, во что превратилась звезда первой величины! Бенни Грисселу стало жаль ее; кроме того, он ощутил чувство утраты и сострадания.