Дневник покойника - Андрей Троицкий

«Видите ли, я человек бедный, – сказал он офицеру, – поэтому тело племянника забрать не могу. Не имею средств, так сказать, чтобы предать его прах земле. Сам последние копейки считаю, на гроб себе откладываю гроши. Да и какой он мне родственник… Одно название – племянник. Я его видел редко. Он все по тюрьмам путешествовал».

«В этом случае вам нужно знать следующее, – вежливо заметил офицер. – Максим Клоков будет похоронен за счет государства. В безымянной могиле. Вместе с бродягами и неопознанными криминальными трупами. Вас это устраивает?» – «И пусть, – обрадовался Клоков. – Не за мой же счет его хоронить. Слава богу, родное государство помогает».

Вот такой разговор вышел. Можно сказать, приятный разговор.

Опираясь на палку и костыль, Девяткин поднялся и обошел первый этаж дома. Остановился в большой комнате, где во всех углах красовались посудные серванты и горки, заставленные старинным фарфором, серебряными тарелками, конфетницами и подносами.

– Красота какая! – восхищенно заметил он. – Хоть в музее выставляй.

– В свое время по случаю покупал, – поморщился Клоков, не любивший, когда на его коллекцию смотрят посторонние люди, тем более менты. – Так сказать, за копейки. Тут вещей Максима нет.

Девяткин подошел к невысокой горке, отставив палку, распахнул створки и вытащил фарфоровое блюдо, расписанное вручную. Полюбовавшись сюжетной картиной, изображавшей дородную нимфу, парящую в небесах, хотел было поставить ценную вещь на место, но вдруг оступился. Пальцы разжались, блюдо выскользнуло из рук, и тонкий фарфор разбился вдребезги, разлетевшись на мелкие осколки.

Сердце Клокова замолотилось, как собачий хвост, на глазах выступили слезы. Он застыл на месте с раскрытым от ужаса ртом.

– Вот черт, – покачал головой Девяткин. – Прошу прощения. Со мной всегда так: бью то, что больше нравится. А вот эта фигурка тоже фарфоровая?

Он поднял палку и ткнул резиновым набалдашником в статуэтку мальчика, державшего на руках мохнатого щенка. Фигурка, стоявшая на краю серванта, покачнулась. Клоков закрыл глаза, а когда открыл их, мальчик лежал на полу. Отколотая голова валялась под стулом, а рука закатилась под стол, и Девяткин уже протягивал палку к другой фигурке, женщине в бальном платье.

В это время Лебедев шуровал в спальне. Он выдвинул ящики комода и вывалил их содержимое на пол, затем стал выбрасывать из шкафов вещи теперешней жены Клокова. Переворачивая матрас, ненароком заехал по люстре с хрустальными висюльками, разбив сразу два светильника на витых ножках.

– Подождите, – прошептал Клоков. – Бога ради, подождите… Я видел, как племянник что-то прятал в подвале. Только не трогайте фарфор. Я его всю жизнь собирал…

Он спустился по бетонным ступеням в подвал. В темноте пищали потревоженные мыши. Лампочка в ржавом отражателе вспыхнула, осветив темные углы, заставленные коробками и ящиками, верстак и старый токарный станок. Тут хранилась негодная мебель, которую было жалко выбрасывать. Пара кресел с плюшевой обивкой, местами прохудившейся, стол с круглой полированной столешницей, на которой гвоздем нацарапали пару нецензурных слов, поломанные стулья, завешанные паутиной. Пахло собачьей шерстью и жидкостью для выведения клопов.

Кирпичные стены сочились влагой, а на бетонном потолке проступали пятна ржавчины. Клоков с трудом пробирался между залежами барахла, за ним, ритмично постукивая костылем, двигался Девяткин. Замыкал шествие Лебедев. Настороженный и мрачный, он будто чувствовал что-то недоброе, и, на всякий случай сняв пистолет с предохранителя, переложил его из подплечной кобуры в карман куртки.

– Копите эту рухлядь для потомков? – спросил Девяткин.

– В хозяйстве все пригодится, – ответил Клоков. – Мой отец никогда ржавого гвоздя не выбрасывал. А увидит, что гвоздь на дороге валяется, наклонится и подберет. Такие люди умели деньги считать. Не то что мы.

Он повернул направо, нашарил на стене выключатель и зажег лампу в дальней части подвала. Тут старого хлама было меньше. Пожелтевший от времени холодильник, пара велосипедов со спущенными шинами, в углу раковина с краном, из которого капала вода. На самодельном столе, сваренном из листов железа и арматуры, стояли кастрюля и пара грязных тарелок.

Клоков забрался коленями на стол, вытащил из стены пару кирпичей и аккуратно положил на столешницу. Запустив руку глубже, достал еще три кирпича. Девяткин с Лебедевым за его спиной многозначительно переглядывались. Клоков запустил руку в образовавшуюся дыру, прижался щекой к стене, пытаясь до чего-то дотянуться.

– Нет, руки слишком короткие. – Оглянувшись, он посмотрел на старшего лейтенанта Лебедева. – Вот вы достанете. У вас и рост высокий, и руки, как эти… Длинные.

– Полезай, – скомандовал Девяткин.

Забравшись на стол, Лебедев встал на него коленями, сунул руку в темный проем и засопел, пытаясь зацепиться за что-то кончиками пальцев. Придвинулся ближе, прижался плечом к стене, вытянул руку во всю ее длину и хрипло прошептал:

– Ой, что-то скользкое. Ух… Скользкое и липкое. Никак не ухвачу. Зацепиться не могу. Надо бы дальше руку просунуть.

– Так просовывай. – Девяткин почему-то тоже перешел на шепот.

Лебедев еще плотнее прижался к стене, вытянул руку так далеко, как только мог. Хозяин дома попятился назад и отвернулся. Девяткин, навалившись на палку и костыль, стоял неподвижно и хмурил лоб, словно ожидая какой-то пакости.

– Достал, тяну…

Лебедев вытащил руку из дыры и бросил на стол запечатанную в целлофан пачку вермишели. Девяткин осмотрел добычу и не смог сдержать вздоха разочарования.

– Обычная вермишель. Точнее, не совсем обычная. Произведена на первом образцовом комбинате. Это звучит. – Он повернулся к хозяину: – Ты что, издеваешься?

– Мой племянник, когда вышел из заключения, какой-то чудной ходил, – часто заморгал глазами Клоков. – Будто пыльным мешком прибитый. Он купил ящик тушенки, рассовал банки по всему дому. Купил вермишель, ночью варил и ел. Ему казалось, что еды слишком мало, что в магазине эти чертовы макароны кончатся, и тогда придется голодать. Через пару недель это прошло. Вы еще в тайнике посмотрите.

Девяткин протянул Лебедеву свою палку. Старший лейтенант гнутой рукояткой зацепил что-то, дернул на себя. Через минуту все трое склонились над столом, на котором лежал рюкзак из синтетической ткани. В кармашках – пакетик с белым порошком, пистолет Макарова со спиленными номерами и глушитель к нему, две коробки с патронами. В большом отделении рюкзака – пара байковых рубашек, тренировочные штаны, толстая пачка денег, перехваченная резинкой. И еще три заточки с деревянными рукоятками, сделанные из обычных трехгранных напильников.

– Это штука подпилена в основании, – повертел в руках заточку Девяткин. – Втыкаешь такую, например, в грудь жертвы, дергаешь рукоятку вниз или вверх. Лезвие обламывается и остается в теле жертвы. Один удар. И он всегда смертельный. Что важно: на убийцу не попадает ни капли крови. Кстати, актриса Лидия Антонова была заколота такой штукой. Похоже, твой племянник сам изготавливал эти игрушки. Для себя или на продажу. На том станке, что возле двери, а?