Пленных не брать! - Виктор Бурцев

Ну, уж я-то просто так не дамся.

Хотя медицинские эти штучки... Или в самом деле по ним всё просчитывали? Тогда куда ж мы идем? В какие гребеня? Мама моя родная...

Наши четыре часа прошли незаметно, я и задремать-то не сподобился, да и комары не давали, и, когда прапорщик Коля подошел меня сменить, я спросил:

– У тебя выпить не осталось?

– Плещется что-то во фляжке, – смутно ответил Коля.

– Дай-ка глотну. А то бессонница долбит...

Во фляжке плескалась примерно половина, и я сделал два больших глотка, прикинув, что Коле хватит. Прапорщик скаредно хмыкнул, но ничего не сказал.

Я лег у еле-еле мерцавшего во тьме костра и закрыл глаза. Спать не хотелось, хотелось жрать. Я сел, порылся в своем вещмешке, нашел сухарь и принялся грызть. И не заметил, как заснул прямо с недоеденным сухарем в руке – словно провалился.

В последнее время я видел в основном батальные сны, и сегодняшняя ночь не стала исключением. Разгром колонны на Военно-Грузинской дороге я помнил в деталях, и все эти детали продемонстрировал сейчас мой мозг.

Тогда мне повезло, как повезло и под Черниговом. Наш танк застрял между двумя подбитыми машинами и судорожно дергался взад-вперед, пытаясь выбраться. Наконец мы столкнули передний «Т-90» на обочину и стали потихоньку продвигаться вперед, и тут начали бомбить. Почему лейтенант с простой фамилией Иванов скомандовал покинуть машину, я уже не помню. То ли повредили нас, то ли просто зассали... Но только очнулся я метрах в сорока от танка, вжавшись в битый песчаник, а рядом валялась чья-то голова в танковом шлеме. Я не стал терять время на установление личности погибшего, пусть этим похоронная команда занимается, а взял ноги в руки и стал драпать вместе с отходящими остатками колонны. С километр я просто бежал, спотыкаясь об исковерканные железяки и трупы, падая, рожу в кровь разбил, а потом меня взял на броню БТР с номером 213. До смерти запомню номер, потому что два промахнули мимо, а этот остановился. Из люка торчал старший сержант со звездой Героя России и страшно матерился. Кричал, чтоб я быстро лез на броню, поминал маму, папу, всех родственников... Потом я узнал, что сержанта звали Володя Красинский и получил он Героя за какую-то очередную чеченскую кампанию, а погиб он чуть позже, поймали его каким-то образом в Панкисском ущелье и голову на хрен отрезали. Вроде прислали потом родителям с оказией, в засоленном виде.

А я с ним и поговорить-то не успел...

На исходе второго дня совместного пути нам встретился местный житель. Это был мужик неопределенного возраста – я бы сказал, где-то под шестьдесят, но хрен их знает при ихней жизни – в резиновых бахилах от костюма химзащиты, ватных штанах и грязном, рваном пиджаке на голое тело. На голове у мужика была армейская панама с украинским трезубцем, а на плече болтался автомат, старый «калашников» калибра 7,62 с деревянным прикладом. За плечами эта сука тащила тяжелый мешок.

Налетели на него мы с Костиком и особенно не церемонились. Автомат мужика полетел в одну сторону, сам он, сбитый ударом приклада, – в другую. Вояка был еще тот: мало что старый, так еще и здорово выпивши. Костик сильно разбил ему скулу, и теперь мужик сидел в папоротниках, утираясь и что-то сердито бормоча.

Особист обрадовался: какая-никакая, а добыча. Пока мы ковырялись в консервах, радуясь нежданному привалу, Шевкун колол мужика. Колоть его было и не надо, мужик сам обиженным тоном рассказывал всё, что знал и о чем догадывался. Шел он из Рожновки в некое Ивашино к троюродному брату, нес швейную машинку чинить. Машинка лежала тут же, в мешке. Подольская швейная машинка, у мамки такая была.

– А далеко до Рожновки? – спросил особист солидно.

– Каламетров восемь, – сказал мужик, сопя. – По тропе если.

– А до Ивашина?

– До Ивашина каламетров двенадцать еще, оно справа осталось.

– Ясно. В Рожновке народу много живет?

– Пять семей да бабок трое. А в Ивашине поболе, там семей двенадцать. Можеть, двадцать, примаки ищо... И трактор у них есть гусеничный. «ДТ».

– Автомат где взял? – задал банальный вопрос особист.

Мужик пожал плечами:

– Да тут валяется по лесам... В Монастырском на танке пашут, из болота вынули и пашут... – Мужик согнал крупного комара, лепившегося на свежую кровь. – Автоматов ентих в свое время собирали мешками. Только они без надобности, автоматы. Сеялку ба...

– Ясно, – повторил Шевкун. – Ладно. Сеялку вам...

Он сверился по карте, убрал ее в сумку и деловито, без лишних движений застрелил мужика из своего пистолета. Мужик упал на бок в папоротники, не издав ни звука. На него сразу накинулись муравьи – крупные, с ноготь, коричневые, я таких раньше не видел. Мутанты, что ли?

Я отвернулся, не стал глядеть, как муравьи грызут дохлого мужика.

– Может, можно было... – начал было доктор, но Шевкун застегнул кобуру и покачал головой:

– Установка – никаких свидетелей. Нельзя было.

– А выстрел-то могли и слышать, – сухо заметил наш лейтенант словно в пространство. – Восемь километров...

– Думаешь, мало тут по лесам стреляют? – спросил Шевкун. – Мешками автоматы собирали.

Как выяснилось, лейтенант был прав на все сто. Выстрел, конечно же, услышали. Взяли нас ночью, подобравшись совсем незаметно, начав с часовых. Меня долбанули по голове чем-то деревянным, от чего я вырубился и очухался только валяясь связанным по рукам и ногам на какой-то вонючей соломе. В темноте поодаль отчетливо хрюкала свинья.

– Живой кто есть? – спросил я, сплюнув накопившуюся в горле соленую засохшую дрянь.

– Есть, – отозвался прапорщик. – Все живые, только побитые. Ты как там, Валерьян?

– Хреновато. Башка болит, окостенел весь... Кто ж это нас?

– Полагаю, местные жители. Ивашино либо Рожновка... Волокли далеко, так что, наверное, Ивашино. И трактор вроде тарахтел с час назад.

– Вот мужик нам боком и вышел, – добавил невидимый Костик. – Твари, два зуба выбили. И руку вывихнули, кажется...

– А что это господа офицеры молчат? – осведомился я.

– Все в говне свином, вот и молчат, – это ответил Шевкун. Судя по невнятной речи, он то ли прикусил язык, то ли ему челюсть свернули. Так ему и надо, падле.

– Что делать будем? – поинтересовался я.

– Валяться, – буркнул Костик. – Повязанные все, как гуси, что нам делать еще-то...

– Валяться, – передразнил прапорщик. – Удавят за милую душу эти селяне хреновы... Надо развязываться как-то. Ну-ка посмотрите, у кого там руки послабже связаны? Столько народу, явно кого-нибудь связали плохо.

Все начали кряхтеть и ворочаться, проверяя свои путы. Наконец, доктор сказал удивленно:

– А знаете, получается. У меня как-то слабо... понапутано тут... Намотано...