Темный рыцарь Алкмаара - Алексей Чернов

— Мортис-с-с, — прошелестел ветер в голых ветвях.

Дальше была чернота длиною в несколько часов.

Дарган ненадолго пришел в сознание, когда Лиин в очередной раз обтерла его лицо влажным платком. Как сквозь пелену воды, видел он двор и небо, уже темнеющее, с алыми мазками заката. Мертвый дом, в котором уже не спрятаться, не укрыться, не согреться, — он понял это слишком уж хорошо даже сквозь жар лихорадки.

— Мама? Сестра? — спросил он Лиин.

— Они лежат неподвижно…

Мысль, что они умерли, не причинила боли — потому что все его тело была одна сплошная боль.

— А ты?

— Я все еще здесь… Я буду всегда.

— Ты будешь всегда…

Мысли мешались. Он знал, что умирает. Что до смерти остались не часы — а минуты.

Он снял медальон с шеи и отдал Лиин.

— Последний вздох, — прошептал. — Последний вздох прими и вдохни в медальон. Как обещала. Я готов…

Он закашлялся, и на белый шелк, уже испачканный прахом разрубленных мумий, потекла с губ алая пена.

* * *

Дарган очнулся следующим утром. Его поразила тишина. И еще странное состояние тела — он больше не чувствовал боли. Он вообще ничего не чувствовал. Лихорадка прошла так же внезапно, как и началась. И еще — он не мог раскрыть глаза. Веки налились свинцом — не поднять. Он раздвинул их пальцами. Мир вокруг был серо-мутный, краски полиняли. Правда, небеса отливали лазурью, но лишь в самой вышине, стекая к горизонту серой дымкой. Несколько желтых пятен горело на прежде сплошь золотой ткани покрова новобрачных на ложе. Все остальное было серым — светло-серым или темным.

Дарган лежал на свадебном ложе, но Лиин рядом не было. Свадьба? Она состоялась? Смутно, кусками, вспоминался вчерашний день — нерасцветшие вишневые деревья, заснувшие у подножия холма сыновья Тагана, ожившие мумии, их атака на скалу. Лиин, потерявшая накидку новобрачной, ее волосы, засыпанные вместо золотой пудры серым прахом. И — Дарган мог сказать теперь точно — тело его не познало сладость соития. На брачное ложе он опустился не в объятиях любимой женщины, а в когтях смертельной болезни.

Он провел ладонями по лицу. Ощущение было странным — кожа казалась прохладной и напоминала кожу перчатки или дорогого плаща. Дарган был одет, но вся одежда его сделалась мерзкой, вонючей, перепачкалась кровью. Его священный медальон из белого золота, обычно спрятанный под одеждой на груди, сейчас лежал поверх ткани. Даргану показалось, что медальон светится, и что свет этот отливает красновато-желтым. Он тронул медальон — тот был теплым, даже горячим. Испугавшись (неведомо чего), Дарган спешно укрыл медальон на груди, запахнул рубашку, затянул заскорузлые от крови шнурки колета у горла.

Нефритовый пояс, меч и кинжал лежали тут же рядом, под рукой.

— Лиин…

Никто не отозвался.

Дарган встал. Застегнул золотую пряжку пояса, прицепил меч. Пальцы слушались плохо — будто не свои.

Где-то за оградой вдруг принялся петь соловей, но после нескольких неуверенных трелей смолк.

Во дворе свадебный стол так и не накрыли для пиршества. Несколько выставленных тарелок были полны засохших лепестков.

Дарган поднялся по ступеням в дом. На широкой скамье с резной спинкой лежали друг подле друга мать и сестра. Дарган приблизился, коснулся плеча сестры. Потом матери. Женщины лежали уже окоченевшие. На губах умерших запеклась кровь. Кровь была на шелке одежд на груди, на лакированной поверхности скамьи и на полу. Перед смертью они кашляли кровью, как и Дарган. Их лица казались вылепленными из воска масками, но в застывших чертах не было покоя. Оскаленные в мучительных гримасах рты, сведенные на переносице брови. Как будто смерть не принесла избавления от мук, что они терпели в последние часы жизни.

— Я сплю! — закричал Дарган. — Духи предков, ответьте мне, подтвердите: я сплю!

Никто не отозвался. Никогда не бывало такого прежде. Наяву и в безумии кошмара всегда можно было получить ответ предков. Сколько раз в таком уже далеком детстве во сне голос умершего деда успокаивал маленького Даргана:

«Это всего лишь сон, малыш! Не бойся, прогони чудовище, ты сможешь!»

«Не бойся, — шептала бабушка. — Ш-ш-ш… я сейчас развею плохой сон, и тебе начнет сниться хороший…»

В болезнях, в бреду, они пророчили исцеление. Когда он плакал, наказанный за шалость, они обещали прощение. Они подсказывали ответы на вопросы, которые ставили мальчишку в тупик. Юноше они открывали глубины мудрости. Они сидели рядом с ним по праздникам, подсказывая, на каких тарелках лежат самые вкусные яства.

Но этим утром духи предков молчали.

Дарган произнес заклинание, концентрирующее магию, попытался собрать остатки волшебной защиты. Но ощутил лишь слабое дуновение. Сил прибавилось — но совсем чуть-чуть.

Где-то на окраине Тагении вдруг залаяла собака, но тут же лай ее перешел в протяжный визг и смолк.

Дарган огляделся. В открытые окна вливался утренний свежий воздух, легкий ветерок шуршал развешанными в проемах тканями и засохшими цветочными гирляндами. Дарган снял с подставки боевую гарду и боевую рукоять, разобрал меч и собрал вновь, превратив церемониальное оружие в боевое. Потом снял с деревянной стойки доспехи и надел, затянул шнурки. Обычно облачиться в доспехи воину помогал оруженосец или домашние. Но сейчас никого не было, и между нагрудником и одеждой осталось пустое пространство. Шлем он повесил на руку, ссыпав туда из шкатулки метательные стальные звезды.

— Лиин!

Нет ответа. Лишь ветер шелестел засохшими гирляндами…

Дарган вышел на улицу.

Здесь у самых ворот учтивости лежал их сосед — мужчина в самом расцвете сил, в руке он сжимал меч, как будто надеялся зарубить страшный мор блестящим клинком.

Ближе к дому на каменных ступенях — к порогу от ворот вели пять каменных ступеней, — недвижно застыли его домашние — женщины, дети, старики. Вся семья. Все мертвы. Малютка младенец покоился на руках матери. Умирая, они задыхались и, уже ничего не соображая от жара и боли, выползли на улицу в надежде, что прохладный ночной воздух облегчит их страдания. Дальше, там, где дорога сворачивала к саду Двадцати трех сосен, лежали, обнявшись, две девочки, Тиин и Таан, племянницы Тагана. Они должны были разбрасывать цветы на свадьбе Даргана. Умершие девочки лежали в белых шелковых платьях, которые сшила сестра Даргана для грядущей церемонии. На груди их платья были забрызганы засохшей кровью.

— Лиин! — Дарган двинулся в сторону пруда.

В воде, среди алых лотосов, плавали трупы. Впрочем, лотосы уже не были алыми, они стали серыми комьями пепла. Или Даргану даже алые лотосы теперь казались серыми? Несколько трупов лежали у самого берега, вцепившись руками в камни.

Дарган медленно шел, огибая пруд. Он искал Лиин и боялся, что найдет ее… Боялся? Значит, он все еще способен чувствовать и испытывать страх? Страх и любовь? Он не ведал, бьется ли его сердце, но ужас при мысли, что Лиин мертва, сжал все внутри ледяными когтями. Год назад она своим появлением преобразила весь мир. Неудивительно, что все сделалось серым и мертвым после ее ухода.