Молитвенник хаоса - Альбер Карако

у края пропасти, мы вернулись к магическим заговорам, мы призываем, мы изгоняем, но самое странное состоит в том, что порядок вобрал в себя смехотворность наших методов, и наши Президенты стали просто чудотворцами, а мы, их подчиненные, стали просто кивающими жертвами.

Нас втягивают в лабиринт, рассказывая о коммуникации, и нас заставляют отступать ради любви к грядущему преодолению и окончательному расцвету. Хозяева нашей мысли не прекращают переливать из пустого в порожнее, и, заменив три дюжины известных нам слов на три дюжины неизвестных, они сформируют шифр для личного пользования, сообщив нам, что заложили новые основы, в связи с чем мы должны выказать им восхищение.

Никогда еще мирозданию не предпосылали таких безграмотных объяснении, все веса и меры сместили, все ориентиры сделали проблематичными, и я говорю не о признании или непризнании терминов, мы входим в эпоху хаоса идей, и к этому нас ведет словесная проституция. Вещи перестали быть самими собой, каждая мнит себя другой, отказываясь стать тем, что из себя строит, в связи с чем возникает множество невообразимых махинаций, авторы которых сами путаются в фантазмах, которые их окутывают. В результате — всемирное оцепенение, и если бы мы слушали уроки Истории, мы бы знали, что одна из самых проторенных дорог ведет от оцепенения к идиотизму.

Мы пускаемся в идиотизм наперегонки, во всех областях, и наши изобретения не избавляют нас от парадокса. Всё более глупые люди среди всё более умных орудий, мы подчиняем себя их законам, они нами распоряжаются, и надо сказать, не лучшим образом, и главы наших государств первыми окажутся у них на побегушках, вовлекая и нас в это безграничное подчинение.

Наши орудия нас преодолели, вот оно - то преодоление, которое нам пророчат наши жрецы; мы уже ощущаем, что наши орудия расцветают, вот он — тот расцвет, который наши жрецы нам живописуют; мы с нашими орудиями больше не говорим на одном языке, поэтому в моде слово «коммуникация»; наши орудия ведут нас непонятно куда, случайность обретает новое измерение, а с ней и необходимость, и обе — в ущерб свободе, которая сливается с неопределенностью...

В конечном счете поглядите на нас, лишенных предков, стоящих на грани смертельного погружения в море нелепости. Хватило нескольких поколений, чтобы продырявить самые крепко сбитые судна, и всё это мы, мы сами, а никакие не бури Истории.

Всё охвачено духом разложения, мы радостно капитулируем перед ужасом и заболеваем спасительным безумием, мы без удержки реформируем программу обучения, перелопачивая, один за другим, элементы, которые служили ступенями на пути к ясности.

Вместо них, захваченные жаждой инноваций и страхом выйти из моды, мы предлагаем подрастающему поколению хаос ошметков и отказываем в уроках Истории. И вот мы отказываемся от диалектики меняющегося и неизменного, мы жертвуем вторым в пользу первого и затем удивляемся, обнаружив себя среди варваров и безо всяких ориентиров.

Ибо мы умеем только варваризовать тех, кого якобы учим, и, делая вид, что готовим их к жизни, мы разоружаем их перед ее лицом. Посреди безостановочного изменения надо бы больше, чем когда-либо, держаться за непоколебимое, больше, чем когда-либо, культивировать Гуманизм и изучать Филологию и Историю, больше, чем когда-либо, снабжать себя ориентирами и эталонами весов и мер. Мы виновны в том, что сегодня капитулировали перед тем, что поглотит нас завтра.

Желая контролировать погибельные массы, мы пошатнули наши собственные основания. Желая без конца коммуницировать, мы поставили под вопрос сотни давно принятых решений, и надо ли еще спрашивать, что будет нам наградой?

Партия проиграна, погибельные массы сводят на свой уровень всё, что могло бы их над ним приподнять, они тяготеют к земле, утаскивая за собой все элементы, которые наши допущения жалуют их бесчестию, утаскивая порой и нас с ними вместе. Становится тягостно поддерживать остатки наших привилегии, мы уже не решаемся отвоевывать их на той глубине, где мы напрасно ищем будущую законность.

Ибо никакая законность не возникает из бездны; мы переняли иллюзию утопистов, но социальному водостоку не искупить этот мир, и святые, которые в него бросаются, в нем и останутся — безо всякой надежды на возвращение. Спасение вида свершится наперекор массам, массы — это хаос с человеческим лицом, и мы погрузим их в бездну вместе со всеми их творениями, и останутся только люди, толпы же исчезнут и унесут за собой зло.

Немногие люди переживут последнюю катастрофу, в которой сгинут погибельные массы, рожденные злом и завещанные злу, которому они соприродны.

Вскоре человечество будет драгоценным останком, и быть останком — его извечная судьба. Тогда предрассудок количества растянется до скончания веков, и таков будет урок Истории, который мы, хочется верить, усвоим лучше прочих:

«Ни во что не верьте и никогда не плодитесь, источник зла - в плодовитости, бойтесь исчерпать ресурсы Земли и запятнать ее невинное одеяние, отвергайте удел насекомых и помните о тех человеческих выкидышах, миллиарды, которых сгубило пламя, которые прозябали в гуще отходов и питались собственными испражнениями, по пять-шесть человек на комнату в мириадах чудовищных городов, полных рокота и смрада, где ни росло ни деревца.

То были ваши отцы, вспомните об их мерзости и не следуйте их примеру, призрите их мораль и отбросьте их веру, равно безобразные. Они поплатились за то, что остались детьми и искали Отца в Небесах. Небеса пусты, готовьтесь осиротеть, чтобы жить и умереть свободными».

А теперь мы вступаем в Великую Ночь, с оружием в руках, одновременно жрецы и жертвы, отчужденные и одержимые, дети хаоса, приспешники смерти.

Ибо сперва миллионы из нас умрут, а затем — еще миллиарды, и мы будем умирать, пока погибельные массы не сгинут, а вселенная не очистится от чумы пожирающих ее человеков.

Только такой ценой можно изменить мир, только такой ценой Спасение, о котором мы толкуем уже две тысячи лет, перестанет быть гипотезой, и только на гробнице народов, уничтоженных вместе с их памятниками, мы сможем восстановить всё то, что заслуживает жизни, останки людей, разочарованных в наших неясных и путаных идеях.

Говоря по правде, меньшим тут не отделаешься, здесь-то наши традиции наконец и соприкоснутся с нашими творениями и свяжутся навеки в своем падении в пропасть: традиции, узаконивающие последствия наших творений, и творения, утверждающие непомерность, свойственную нашим традициям. Зря мы жалуемся на нехватку синтезов, мы сами послужим свидетельством их действительности.

Глупость и безумие настигли нас посреди наших творении. Мы всё еще не поднялись на уровень тех орудии, которыми пользуемся, мы живем в плоскостях,