История Византийской империи. Том 3. Период Македонской династии (867-1057 гг.) - Федор Успенский

«Просим всемогущего Бога, дабы ангел, помогавший патриарху Иакову, оказал защиту войску короля, чтобы был благоустроен путь его… и чтобы Ростислав во что бы то ни стало принужден был оказать повиновение».

Такова была историческая обстановка, в которой развились неожиданные события, изменившие ход вещей на той исторической сцене, которую мы здесь изучаем. Само собой разумеется, за недостатком известий необходимо обо многом судить по догадкам, в особенности почти непреодолимые затруднения встречаются при обсуждении психологии и побуждений, руководивших тогдашними деятелями, так как мотивы действий их вскрываются лишь случайно и по второстепенным обстоятельствам.

В настоящем случае следует взвесить то, что со времени распространения франкской власти до Дуная, и в особенности со времени перенесения на франкских королей императорской власти, резко отделяется сфера влияния двух империй. Легко понять, что столкновение политических интересов обнаруживается с большим напряжением в тех местах, которые представляли еще свободное поле для христианской миссии и для хозяйственной деятельности, т. е. для колонизации пустопорожних мест. Славянский юго-восток Европы, только к этому времени выступивший из мрака и начавший заявлять о — себе, естественно должен был привлечь внимание обеих империй. Византия была более знакома со славянами, притом же в ее пределах издавна утвердились многочисленные славянские племена, с которыми она успела уже освоиться и которые притом же в значительной части обратились к христианству и усвоили византийскую культуру. Империя знала нравы и обычаи своих славянских подданных и до известной степени делала им некоторые уступки в смысле их хозяйственного обихода, земельного устройства, внутреннего управления и т. п. Конечно, на Востоке более были знакомы и с языком славян, чем на Западе, и гораздо либеральней могли относиться к идеям политической и церковной независимости славян, раз шла речь о тех славянах, которые были за чертой непосредственных владений Византийской империи. Весьма важно также отметить здесь и то, что деятельность свв. Кирилла и Мефодия направлена именно в среду славян, находившихся за границами империи и составлявших прямой объект миссионерской деятельности латинской церкви. Для правильной постановки вопроса, который нас здесь занимает, весьма важно напомнить, что Кирилл и Мефодий направляют свою миссию именно на Восток, а не на Запад и не на Юг, где также были многочисленные славянские племена, но частию уже бывшие под господством Византии, частию не представлявшие ближайшей опасности для ее политических планов.

Положение славян на далматинском побережье, о которых можно бы здесь думать, в половине IX в. не могло так занимать Византию, как вопрос о славянах на север от Дуная: моравских, чешских, польских и проч. Мы приведем небольшое место из прекрасной книги Жюля Гэ, который так говорит о притязаниях преемников Карла Великого на господство в Далмации.

«Было бы наивно принимать в буквальном смысле выражение письма Людовика II к Василью Македонянину — sclavini nostri — в приложении к славянам Адриатики. Верный каролингским преданиям, император считает своими Вассалами князей хорватских и сербских в Иллирике, но из этого нельзя заключить о действительности подобного подчинения, которое бы признавали сами эти князья. Самое обыкновенное явление — контраст между теорией и практикой в каролингских притязаниях. Можно ли допустить, чтобы Людовик мог обнаружить какое-либо влияние на другой стороне Адриатики? В первой половине IX в. еще можно указать некоторые следы влияния франков у славян Далмации, но начиная с 840 г. дело изменяется. Тогда сарацинские корсары начинают свободно плавать вдоль итальянских и иллирийских берегов. При франкском дворе сохранилась память о договоре 812 г., который, признавая за Византией власть над городами далматинского побережья, оставлял за Западной империей право верховного обладания над славянами внутри страны. Но этот порядок вещей давно уже потерял значение в сознании славянских князей, в особенности в окрестностях Рагузы и при устьях Наренты. К 869–870 гг. далматинские славяне не зависели ни от франков, ни от византийцев, будучи самостоятельными и не признавая ничьей чуждой власти» (4).

Если для Восточной империи могло представляться где-либо свободное поле деятельности, то, конечно, не на Западе и вообще не среди славян, находившихся уже под ее политической властью и живших в ее границах, а за пределами ее, куда направлялась завоевательная политика франкских королей и латинского духовенства. Миссионерская деятельность среди северо-западных славян не только могла открывать империи новое поле для широкой политической и церковной миссии, но в то же время нанести удар притязаниям Западной империи и поставить предел распространению латинской Церкви в ущерб правам Константинопольского патриархата.

Возвращаясь к князю Ростиславу, нужно сказать, что в борьбе с немецкими королями ему естественно было искать союза на стороне Византии. Как было приготовлено и как состоялось соглашение Ростислава с царем Михаилом III, об этом нельзя сказать ничего определенного, ибо тогдашняя летопись не упоминает о том ни единым словом. Паннонское житье Мефодия, о котором мы сказали выше как о памятнике, составленном с предвзятой целью, весьма мало дает фактического материала. Царь Михаил, по словам жизнеописателя, созвал Собор, на который пригласил философа Константина, и предложил ему отправиться в Моравию с целью проповеди в этой стране христианской веры. Так мало современный источник дает сведений для выяснения капитального вопроса того времени, который возбуждаем обращением князя Ростислава в Византии. Принимая во внимание, что просветители славян прибыли в Моравию в начале 863 г., мы должны относить цварительные сношения Моравии с Византией к предыдущему году. Кульминационным вопросом в оценке деятельности свв. братьев представляется нам именно выяснение их роли в период от 863 по 867 г., когда Римский епископ решился наконец ознакомиться с славянскими миссионерами и выяснить дошедшие до него слухи о необычном способе ведения ими проповеди и богослужения в Моравии на народном языке.

К сожалению, реальных фактов недостает в сохранившихся источниках. Все то, что рассказывается в житии Константина, представляет не изложение событий, а взгляд на события, подсказанный известным настроением и служащий выражением субъективного, т. е. одностороннего, если не всегда пристрастного, отношения автора к лицам и событиям. И разговор царя с философом, и изобретение славянского алфавита, и поспешный перевод евангельских чтений, и, наконец, самая епистолия царя к Ростиславу — все это не соответствует исторической обстановке 862 г. и настроению принимающих участие в описываемых событиях лиц. Поэтому нам нужно ограничиться одним реальным фактом, что в Моравию были отправлены весьма приготовленные для миссионерской деятельности между славянами люди, знавшие славянский язык и, вероятно, заранее заготовившие перевод с греческого некоторых священных книг. Нельзя затем сомневаться, что святым братьям приготовлен был в столице Моравии, Велеграде, ласковый прием и что они с жаром принялись за дело проповеди. Но внимательный читатель жития Константина не должен пройти без выяснения для себя следующего обстоятельства. Первой заботой свв. братьев в Моравии была не проповедь веры, а грамотность: «и собрав ученики вдасть я учити — и научи я утрени и годинам (часам?), обедни и вечерни».