Без гнева и пристрастия - Павел Корнев

Обогнув объятые огнем поддоны, мы перебрались через бетонные обломки, и сверху немедленно спикировала затаившаяся среди покосившихся свай сущность. Вскинув винтовку, я сбил ее в прыжке, а когда покатившаяся по земле тварь поднялась на ноги, на всякий случай влепил в нее еще пару пуль.

— Быстрее! — вновь поторопил меня Навин. — Быстрее! — Он до упора вывернул кран огнемета и направил струю огня на пролом, в котором клубилась серая хмарь безвременья. — Туда!

Скинув ранец, я вытащил из него жестяную канистру, выкрутил прикрепленное на боковину реле и прислонил ее к бетонному обломку неподалеку от пролома.

— Уходим! — тотчас скомандовал Ян и попятился от руин.

Я побежал следом, но обернулся, стоило вздрогнуть под ногами земле. Выжженный напарником провал вновь заволокла серая пелена безвременья, и почудилось, будто из Вечности через него рвется нечто безмерное, то, чему нет места в реальном мире.

— Что за черт? — охнул Навин.

— Бежим! — Я дернул его за собой, и мы бросились прочь. С ходу проскочили догоравшие поддоны, а потом раздался оглушительный треск, резкий толчок в спину сшиб с ног, и мы кубарем покатились по земле.

Я обернулся. Руины зашевелились, посыпались обломками, заскрежетали перекрученным железом.

— Пять минут — слишком много, — заявил вдруг Ян. — Безвременье прорвется раньше.

— Беги.

— Что?!

— Беги, — повторил я, поднимаясь с земли, и подтянул к себе карабин.

— Ох, черт… — охнул Навин, вскочил на ноги и бросился наутек.

А я спокойно прицелился в жестяную канистру с галлоном чистого бензина и потянул спусковой крючок. Приклад толкнулся в плечо, полыхнула серебристая вспышка, и поначалу даже показалось, будто я промахнулся, но миг спустя взрывная волна подхватила меня и отшвырнула прочь.

Четверть часа спустя я сидел на подножке патрульного автомобиля и наблюдал, как бойцы дивизиона алхимической безопасности заливают реагентами оставшийся от развалин котлован. Полыхни такое количество бензина в реальном мире, от нас с Яном только пепел бы и остался, но у безвременья свои законы, и взрыв оказался не столь силен. На то и был расчет.

Я вытянул ноги, оглядел вымаранные в глине и масляных пятнах брюки, но вслух выражать свое недовольство не стал. Просто затянулся табачным дымом и покосился на перепачканного с головы до ног Яна, который сидел рядом.

— Ну и сильно тебе галоши помогли? — с усмешкой поинтересовался у него.

Навин приложился к серебряной фляжке и запустил руку в мой портсигар.

— Бросаешь? — уточнил он, заметив карандашные отметины.

— Один-один, — хрипло рассмеялся я, забрал фляжку и глотнул обжигающе крепкого абсента.

— Нет, жизнь все же — хорошая штука, — глубокомысленно заметил Ян, закуривая. Потом посмотрел на безнадежно испорченную сорочку и брюки и добавил: — Несмотря на…

— Бывает…

— Выпьем вечером? — предложил дивизионный комиссар, но сразу махнул рукой: — А, ты ж дежуришь!

— Шеф приехал, — подсказал я и не остался в долгу: — Лучше в ночь дежурить, чем на ковре отдуваться…

— Да ну тебя, — скривился посмурневший Навин, поднялся с подножки и приказал водителю: — Отвези комиссара в управление и возвращайся.

Я последний раз хлебнул абсента, вернул фляжку хозяину и уселся на пассажирское место. Водитель повернул ключ в замке зажигания, по корпусу автомобиля пробежала короткая дрожь, но алхимические формулы удержали взбодренную впрыском реагента сущность, и машина резво покатила по дороге.

На парковке я выбрался из автомобиля, достал с заднего сиденья пиджак и прошел в управление через служебный ход. Не обращая внимания на удивленные взгляды коллег и посетителей, с невозмутимым видом дождался лифта, поднялся в кабинет и без сил повалился в кресло.

Болело все; такое впечатление, что двенадцать раундов против Эдди Кука продержался. Но ничего не попишешь, такая работа. Бывает.

Я выложил из кармана табельный револьвер, закурил и пододвинул к себе пепельницу. Только выдохнул табачный дым, как задребезжал телефонный аппарат.

— Специальный комиссар Грай на линии.

— Виктор! — послышался в трубке голос владельца ювелирного салона «Двадцать четыре карата» — лысого старикашки с совершенно непроизносимой фамилией. — Уж и не чаял тебя застать!

— Что-то случилось?

— Ты, помнится, интересовался двуствольным пистолетом…

И в самом деле — интересовался. У револьверов был один существенный недостаток: к ним подходили лишь маломощные патроны с ослабленными сущностями, которые не могли разогнать пулю по нарезам ствола. Попытки модернизировать эти боеприпасы предпринимались неоднократно, но либо из-за увеличения барабана оружие получалось слишком громоздким и тяжелым, либо в нем попросту детонировали заряды.

Двуствольные пистолеты оказались компромиссом между многозарядностью и возможностью использовать пулевые патроны, вот только к нам в город их если и завозили, то исключительно контрабандой. И потому в открытую говорить о подобных вещах по служебному телефону не стоило.

— Виктор, ты на линии? Виктор? — зачастил в трубку обеспокоенный моим долгим молчанием ювелир.

— Какое обстоятельство, — произнес я, тщательно подбирая слова, — побудило тебя позвонить мне на работу?

— Нужна твоя помощь, — прямо заявил настырный старикан. — Перезвони, как освободишься.

— Хорошо, — сказал я и повесил трубку.

Всем, решительно всем нужна моя помощь.

Кто бы помог мне самому?

Утро — это ритуал.

Первая сигарета, первая чашка кофе, порция гренок, свежая газета.

Молочная пелена тумана на улицах, редкие машины и рассвет — осторожный и неторопливый, словно пробирающийся в город вражеский лазутчик.

Утро — это ритуал, и я предпочитал завтракать в одиночестве. Сегодня не получилось.

— Знаешь, в чем твоя проблема, Виктор? — произнес Сол Коган, расправляясь с яичницей-глазуньей. — Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Мой тебе совет: не сыпь себе соль на раны, позволь им затянуться.

Я снисходительно посмотрел на коротышку, внешне невзрачного и ничем особо, кроме выпуклости под левой подмышкой, не примечательного, а на деле резкого, будто разряд электротока, и покачал головой:

— Ты меня с кем-то путаешь, Сол.

Гангстер вытер жирные пальцы салфеткой, поправил узел узкого черного галстука и откинулся на спинку стула.

— Чушь собачья! — прямо заявил он в ответ на мое утверждение. — Я тебя лучше родной матери знаю. Сколько лет мы знакомы? Восемь?