Компромат на генерала - Александр Тамоников

Григорян пробормотал:

— Не совсем хороший вариант.

Генерал уточнил:

— Очень хреновый вариант. Компромат в руках Москита — это серьезно. А если Ковалева еще в подробностях описала и мою встречу с Батыром в кафе, то и подавно. О том, что видели на месте преступления, никому ни слова. Эта информация закрыта мной.

По приезде в офис генерал собрал экстренное совещание офицеров Службы, на котором довел до всех присутствующих факт гибели капитана Ковалевой. Говорил он скорбным голосом, показывая всем своим видом, как переживает случившееся. Закончил речь словами:

— Вот так в жизни бывает. Кто-то гибнет от пули врага, а кто-то становится жертвой необузданной ревности или других бытовых обстоятельств, как в случае с нашей Анастасией Павловной. Подонок, бывший муж, в порыве ярости убил не только ту, которая когда-то была его женой, он не пощадил даже собственную дочь. Ребенка не пощадил!

Сделав паузу, генерал добавил:

— Убийца ушел от правосудия, покончив с собой там же, рядом с жертвами. Видимо, на какое-то мгновение разум его прояснился, и в ужасе от содеянного господин Ковалев застрелился. Сейчас правоохранительные органы работают на месте преступления. Но и им картина ясна. Службу поставят в известность о результатах следствия, хотя новое вряд ли сообщат. А нам остается проводить в последний путь боевого товарища.

Оболенский повернулся к сидящему по соседству заместителю, полковнику Жирнову:

— Вас, Анатолий Александрович, я попрошу заняться организацией похорон Анастасии Павловны и ее дочери. Приготовьте помещение, где можно было бы установить гробы. Я думаю, все должны иметь возможность проститься с погибшими.

На этом генерал объявил совещание закрытым и призвал всех сотрудников продолжить выполнение ими служебных обязанностей. Офицеры покинули штаб. Москвитин вернулся в свою комнату, Оболенский прошел в служебный кабинет. Он выпил коньяку, сел в кресло, закурив и задумавшись. Оболенскому не давал покоя Москвитин.

Приняв за основу наихудший вариант развития событий, а именно тот, при котором Ковалева все же передала компрометирующие Оболенского материалы майору Москвитину, от других вариантов генерал отказался, решив действовать наверняка. Пусть с перестраховкой, но уже наверняка! Оболенский понимал, что майор ни на секунду не усомнится в том, что Ковалеву убил не ее бывший муж. Он без труда просчитает, что капитана убрали из-за документов по приказу самого Оболенского. Что он предпримет в ответ, имея на руках убойный материал, способный доставить начальнику практически непреодолимые, даже с его связями, проблемы? Понесет документы в ФСБ? Вряд ли, велика вероятность, что они попадут к куратору. А майор не может быть уверен в том, что Большаков не в курсе темных дел руководителя спецслужбы! Тот не в курсе, но знать-то этого Москвитин не может. А действовать на авось не будет, так как привык работать основательно, расчетливо, ясно определив цель и конкретные пути ее достижения.

Следовательно, в ФСБ майор не пойдет. По крайней мере сейчас. Выше, во властные структуры хода ему нет. Значит, начнет искать человека, который поможет ему доставить бумаги туда, откуда их Оболенский достать не сможет. На это нужно время. Оно у Москвитина есть! Вернее, есть, пока он находится здесь, в Москве. Где он может их хранить? Дома? Сомнительно! В служебном кабинете? Глупость. При себе? Еще большая глупость! Хотя… передать их Москвитину некому. Из сотрудников Службы. А на сторону? Чревато! Он знает, что если попал под подозрение, то за ним будет установлено наблюдение. До смерти Ковалевой причин прятать компромат у него не было. А после того, как он узнал о гибели Анастасии, территорию офиса не покидал. И покинет уже с прицепом на «хвосте». Все это Москит прекрасно понимает. Значит, документы сейчас все же либо при нем, либо у него дома, но в тайнике! Нет, квартира отпадает! Скорее всего компромат при нем! В настоящий момент при нем! Но ничего для проверки этого генерал сделать не может. Москвитин не Ковалева и не любой другой сотрудник центрального офиса. Он специальный агент. Диверсант! Его не обыщешь. Это Владимиров или даже Жирнов по первому требованию Оболенского разделись бы до трусов. Майор не позволит прикоснуться к себе. Правда, с оговоркой, живым не позволит. А убирать его нельзя! Во-первых, смерть второго сотрудника Службы, да еще секретного агента, и почти одновременно с Ковалевой, сразу породит массу вопросов у куратора, на которые Оболенскому ответить будет трудно. На бытовуху ликвидацию Москвитина не скинешь, а следовательно, Большаков почувствует неладное и начнет крутить Службу. И закончиться этот крутеж может плохо.

Вот черт. Задала сучка Ковалева задачку. Создала проблему. Хотя, если быть объективным, винить во всем Оболенскому следовало только себя. Это он потерял нюх, расслабился и назначил встречу с Астаминовым в обычном московском кафе. Ведь мог же вывести Батыра за город? Мог. И никто ничего не узнал бы. Почему не вывез? Да все потому. Расслабился. А в его работе, особенно теневой, расслабление смерти подобно, в чем сейчас он имеет полную возможность убедиться.

Оболенский вызвал оперативного дежурного и велел подать машину.

Генерал затушил окурок в пепельнице, извлек из сейфа спутниковый телефон, положив его в кейс, налил еще рюмку коньяка, поднял ее:

— Да поможет мне Бог!

Выпил. Вышел на улицу. Сел в «Мерседес», приказав водителю:

— На набережную, Женя.

Прапорщик Хомяков плавно вывел иномарку с территории центрального офиса. Через полчаса остановился на площадке у одной из многочисленных пристаней на Москве-реке. Генерал, покинув салон, прошелся вдоль высокого гранитного парапета, глядя на воду.

Остановился. Достал из кейса телефон, включил его.

— Джура!

— О! Господин Оболенский? Какими судьбами? Хотя догадываюсь, Батыр доложил мне о небольших проблемах, возникших у вас в Москве.

Генерал невесело усмехнулся:

— Если бы небольших. Да, началось все с мелочи, но затем эти мелочи начали разрастаться с большой ком.

— Тебе нужен мой совет или помощь, Петр Константинович?

— И то, и другое, Адам.

— Весь во внимании.

Генерал огляделся, вокруг не было никого, только машины четырьмя плотными рядами продвигались вдоль набережной. Оболенский проговорил:

— Наша встреча с Батыром в Москве зафиксирована.

Адам Дахашев, он же Джура, спокойно произнес:

— Я это знаю. И что?

— Как что? Мало того, что нас сфотографировала моя сотрудница, оказавшаяся в кафе случайно, так она еще идентифицировала через компьютер Батыра и моего собеседника, вытащив из базы данных Службы его досье! Эти документы она передала кому-то. Скорее всего хорошо тебе знакомому майору Москвитину. Ты понимаешь, что это значит?

Голос Джуры звучал неестественно спокойно, даже как-то безразлично:

— Понимаю. Ровным счетом ничего не значит.