Крысиная охота - Кирилл Казанцев

— Ну, ни хрена себе порядочки… — икнув, пробормотал арестант, выставляясь на пистолет в руке «контролера». — Эй, братан, ты чё, охренел?

— Не надо, не стреляйте, пожалуйста… — женщина умоляюще прижала руки к груди, сползла со стула, попятилась к стене.

Никита усмехнулся — последнее дело брать людей в заложники. Да и не поможет, погубит и себя, и их. Он глубоко вздохнул, сбросил с головы фуражку и, чувствуя невыразимую усталость, поволокся к дальней стене. Прислонился к ней, откинул голову.

— Не бойтесь, граждане, все в порядке… — улыбнулся он. — Там восстали лежачие полицейские, это бывает. Предпремьерный показ конца света, так сказать.

— Послушайте, я вас, кажется, знаю… — спотыкаясь, делая круглые глаза, пробормотала миловидная женщина. — Нет, действительно, вы же тот самый…

— Тот самый, мэм, — подтвердил Никита. — Если в вас сохранилась порядочность, ивы еще дружите с совестью, сообщите, пожалуйста, людям, что властями Яроволья обезврежена и ликвидирована группа «мстителей», прибывшая в город с целью наведения порядка в эшелонах власти. А то сами они скромные, ни за что не признаются.

За дверью уже скапливался неприятель, перекликались люди.

— Падайте на пол! — прохрипел Никита, поднимая руки.

— Ну, вы, блин, даете… — посетовал мужик с фингалом, увлекая за собой женщину. Молодец, прикрыл ее собой…

— Не стреляйте!!! — прокричал Никита. — Здесь посторонние! Я сдаюсь, у меня кончились патроны!

— Не стреляйте! — хором закричали мужчина с женщиной. А женщина добавила: — Он не будет сопротивляться!

Но перепуганных работников СИЗО не так-то просто было провести. Первый ворвался с безумным индейским воплем, рассыпал очередь в потолок, по стенам — и только чудом ни в кого не попал! Застыл, ошарашенный, тряся стволом. Полезли остальные — взмыленные, стали растекаться по комнате. Никита с печальной ухмылкой стоял у стены, руки были подняты, «Браунинг» валялся на полу.

— Ах ты, сука… — подскочил самый нервный, ногой отбросил пистолет, замахнулся.

Никита отклонился, и кулак разбился о стену. Подставился служивый — просто загляденье. Не ударить невозможно. Никита уступил соблазну (видимо, последнему) — вогнал от всей души кулак в диафрагму. Контролер сложился вчетверо, рухнул на колени. И тут на Никиту с гневным ревом навалилась толпа…

Его терзали изощренно, почти без перерывов — с садистским упоением и боевым задором. Бить просто так было неинтересно, арестант не сопротивлялся и постоянно норовил потерять сознание. Взбешенный генерал отдал приказ: никаких повторных допросов, запытать до потери пульса, но не убивать. И чтобы никаких необратимых увечий. Процесс обработки человеческой плоти в подвалах Главного управления был поставлен грамотно. И личный состав подобрался умелый, обладающий фантазией и творческим подходом к делу. Когда на заключенном от побоев не осталось живого места, его поволокли в специально оборудованные казематы, где сдали под роспись специалистам. Ноги заключенного были привязаны к тумбе, рук он не чувствовал, а голова была наклонена — подбородок упирался в грудину. Он очнулся оттого, что ему насильно разжимали рот, вставляли в него стальные упоры, благодаря которым рот не закрывался. Он задергался, но степеней свободы это не добавило. Молодчик с закатанными рукавами воцарился над душой и, ухмыляясь в неопрятные усы, принялся лить ему в рот воду из кувшина. Терпеть это можно лишь в первые мгновения, что охотно подтвердят жертвы средневековой испанской инквизиции, режима Пиночета, красных кхмеров, а также современные мусульманские бедолаги, томящиеся в тюрьме в Гуантанамо. Он задыхался, захлебывался — вода проникала в дыхательные пути. Симптомы удушья были налицо, Никите казалось, что он тонет, еще немного, и, наконец-то, умрет. Но не умирал, лишь лишался сознания, однако его быстро приводили в чувство, и пытка продолжалась.

— Слушай, он живой или как? — озабоченно вопрошал кто-то. — Не загубить бы нам эту грешную душу…

— А ежик его знает, — простодушно отзывался коллега экзекутора. — Щас проверим.

Ушат холодной воды выплеснули на арестанта, и конечности стали совершать непроизвольные судорожные движения.

— Ты только глянь, как расточает жесты доброй воли! — заржал третий. — Жив, курилка, жив. А ну, волоки его на ложе, братва.

Его пытали дальше, обмениваясь шуточками и срываясь на пацанскую риторику. Никита взревел от тянущей боли, когда в ноздрю пропихнули что-то холодное, острое. Заскрежетала рукоятка, вращался не смазанный винт, он чувствовал, как раскрываются лепестки пыточного механизма под названием «груша», благополучно перекочевавшего из Средневековья в наши дни. Боль была нестерпимой, кожа держалась на волоске. Приступы боли следовали по нарастающей — до жгучего «девятого вала». Потом нечто подобное засунули в рот, и садист, мурлыча песенку, принялся невозмутимо крутить винт. Рвались уголки губ, рвота теснилась у горла и стекала обратно в пищевод.

— А теперь ее же — в задний проход! — торжественно объявил истязатель. — Неземное удовольствие гарантирую, приятель. Почувствуй себя вагиной, называется! А если понравится, то мы тебе и дополнительно вставим, живую кость, так сказать! — и мерзко захихикал, стаскивая с Никиты форменные штаны контролера.

— Фи, какая гадость, Квазимодо… — гримасничал коллега. — Тебе что, пацаны спозаранку виагру в кофейник бросили? Давай-ка без задних мыслей, чувак.

— Ну, ни хрена себе задняя мысль! — ржал садист, похлопывая себя по ширинке. — Ладно, ладно, не бздите, помогите лучше. Сейчас мы сделаем из него голую бесхвостую обезьяну.

А вот подобных «инноваций» истязуемый терпеть не собирался. Он придерживался консервативных взглядов на секс. Ноги на данном «стенде» были свободны, на них навалился один из мучителей. Он не выяснял, откуда взялись силы, вырвал ногу и так зарядил садисту с «классическим» погонялом, что того унесло, как из пушки. И разом воцарилась истерика. Пострадавший при исполнении служебных обязанностей заполошно вопил. И рассвирепел настолько, что готов был убить истязуемого. Его оттаскивали, прибыл старший по званию, устроил нагоняй. Но арестанту все было фиолетово. Даже выкрик «На дыбу его, ублюдка!» не вызвал отклика в душе. Его тащили по мрачным закоулкам, к чему-то привязывали, распинали. Он плохо помнил. Только тянущая боль, когда под телом заскрипели пружины, пришли в движение верхние и нижние валы — к верхним были привязаны руки в запястьях, к нижним — ноги в лодыжках. Веревки тянулись в противоположных направлениях, растягивая тело, разрывая суставы. Он извивался, хрипел. Потом отпустили, но ремиссия не пришла — послабление было хуже натяжения. Боль была какая-то запредельная. Снова тянули, отпускали — и он балансировал на грани обморока, мечтал оказаться за гранью, но истязатели работали грамотно, не позволяя клиенту лишиться чувств.

Когда связали руки за спиной и подняли к трубе под потолком за привязанную к рукам веревку, он, наконец-то, потерял сознание. Никита висел на вывернутых руках, а садисты били по почкам, по ногам, по животу — тщательно выверяя силу и направления «главных» ударов.