Поединок со Змеем - Мария Семенова

— Ты меня слушайся. Я тебя научу, как у Даждьбога игрушку блестящую

отобрать.

Змей обрадовался:

— Правда научишь? — но тут же сунул в перемазанный молоком рот палец со страшенным отточенным когтем, наморщил узенький лоб, тщетно силясь что-то припомнить: — А он говорил… ни твое, ни мое… Всем поровну светит…

— Всем поровну? — усмехнулась Морана. — Ему, жадному, просто делиться не хочется. А ты, глупый, и слушаешь.

— Я думал, он красивый и добрый, — огорчился легковерный Змей. — Он мне рассказывал…

— Теперь я буду рассказывать, — перебила Морана. — Говорил ли он тебе о золоте и серебре, о дорогих блестящих каменьях? Это занятнее, чем про луга и леса. А про девок красных хочешь послушать?

— Хочу! — закричал Змей на всю пещеру. — Хочу!..

Беспутная баба, чей волос украла злая Морана, так и не сведала о пропаже. Гулехе не было дела даже до собственного дитяти — все бы пиры, все бы наряды, все бы дорогие бусы на грудь. Так и подросла ее девочка, никогда не сидевшая на отцовских коленях, подросла неухоженная и нелюбимая. Только слышала от матери — отойди да отстань. И вот как-то раз наряжалась та для заезжего друга, для гостя богатого. А девочка, на беду, все вертелась подле нее, тянулась к самоцветным перстням, к заморскому ожерелью… и нечаянно уронила на пол шкатулку. Мать ей в сердцах — подзатыльник:

— Да что за наказание! Хоть бы Леший тебя увел в неворотимую сторону!..

И только сказала, как будто холодный вихрь прошел по избе. Сама собой распахнулась дверь, и девочка, вскочив, побежала:

— Дедушка, погоди! Дедушка, я с тобой, погоди!..

Известно же, материнское слово — нет его крепче, как приговорит мать, все сбудется. Благословит — так уж благословит, проклянет — так уж проклянет. Даже Боги, бывает, перед ее властью склоняются. И вот не подумавши брякнула горе-мать тяжелое слово, да не в час и попала. Опамятовалась, кинулась следом:

— Стой, дитятко! Стой!

Куда там. Бежала девочка, словно кто ее нес, лишь пятки резво мелькали:

— Дедушка, погоди…

Кто-то был вблизи на коне, хлестнул, поскакал. Но и конному не далась. Скрылась детская рубашонка у края опушки, затих в лесу голосок… поминай, как звали! Пала наземь глупая баба, завыла, стала волосы рвать. Да поздно.

Тут припомнили мужчины-охотники, как ходили в тот лес за зверем и птицей и как порой не могли отыскать тропинку назад, плутали кругами и выходили к одной и той же поляне… Как отзывалось эхо лесное знакомым вроде бы голосом, и человек бежал, спотыкаясь, между обросшими мохом стволами, не ведая, что уходит все дальше, а под ногами злорадно чавкала болотная жижа, и чей-то насмешливый хохот слышался то близко, то далеко… И наконец смекал заблудившийся, что это обошел его Леший. Обошел, положил невидимую черту — не переступить ее, не выйти из круга. Хорошо тому, кто сумеет отделаться, кто знает, что надобно вывернуть наизнанку одежду, переменить сапоги — правый на левую ногу, левый на правую. Сгрызть зубок чесноку или хоть помянуть его, а самое верное — выругаться покрепче. Бранного слова Леший не переносит, затыкает уши, уходит… Пропадет морок — и окажется, что охотник метался чуть не в виду жилья, в трех соснах, в рощице ближней!..

Стали вспоминать девки и бабы: ходили ведь за грибами, за ягодами, и бывало — встречали в лесу кого-нибудь из добрых знакомых, вроде соседского дядьки, затевали беседу, уговаривались идти вместе домой. И вот идут, идут, вдруг спохватятся — ни тропы, ни соседского дядьки, болото кругом непролазное или крутой овраг впереди, и уже Солнце садится…

Жутко!

Но если по совести, бывало так большей частью с теми, кто плохо чтил Правду лесную. Не оставлял в бору первую добытую дичь Лешему в жертву. Не приносил в лес посоленного блина в благодарность за ягоды и грибы…

Совсем другое дело — те, кто, лесом живя, умел с ним поладить. Вот хотя бы Киев отец. Как-то, едучи с торга домой, услыхал в чаще стон. Что делать? Призадумаешься! Ведь учен был, как все, в детстве родителями: не ровен час, доведется услышать в лесу детский плач или жалобный человеческий крик — беги прочь без оглядки. Это Леший заманивает, притворяется. Решишься помочь, сам пропадешь. Вот и выбирай. И страшно, и совесть, того гляди, без зубов загрызет. Все же слез с телеги старик, привязал послушную лошадь и побрел туда, откуда слышался стон. А надобно молвить, как раз накануне гудела в лесу свирепая буря, роняла вековые деревья, и Люди судили: не иначе, Лешие ссорятся. Старец и вправду вскорости вышел к великому буревалу. Лежали гордые сосны, вырванные с корнями, лежали стройные ели, не успевшие сбросить красные шишки… Едва-едва перелез через них отец кузнеца. Прислушался — стон вроде ближе. Стал смотреть и увидел в кустах доброго молодца, крепко связанного по рукам и ногам. Распутал его старик, принялся трепать по щекам, обливать ключевой холодной водицей, а сам думает: как же до телеги-то донесу?..

Наконец молодец зашевелился, раскрыл глаза — зеленые-презеленые, ярко горящие в лесных потемках! Тут и пригляделся старик: всем парень хорош, только почему-то у него левая пола запахнута за правую, не наоборот, как носят обычно, и обувь перепутана, и пояса нет… Решил было старый — от Лешего уходил человек. Но пригляделся еще — батюшки! — волосы-то у парня пониже плеч и зеленоватые, что боровой мох, а на лице — ни бровей, ни ресниц, лишь бородка, и ухо вроде только одно — левое…

Совсем струсил старик, понял: не человека избавил, самого Лешего выручил из беды. Что делать?.. А Леший встал, отряхнул порты и поклонился до самой земли:

— Спасибо, старинушка! Из чужих лесов находники-Лешие меня одолели, побили втроем, связали да бросили. От самых Железных Гор, слышно, явились. Хотели, чтоб я, связанный, угодил под грозу, сделался навек росомахой… Чего желаешь — проси!

— Да я ведь… — оробел Киев отец, — я же не за награду… я так просто…

А сам боком, боком — к телеге. Не заметил, как и валежины перемахнул. Леший захохотал вслед, засвистел весело:

— Добро, старинушка! Будет твоя скотина сама ходить в мой лес пастись, сама возвращаться, ни один зверь не обидит!

Тогда, говорят, оглянулся старик и увидел, как вышел из чащи великий медведь. Молодой Леший вскочил на мохнатую бурую спину, поехал, что на коне…

И действительно, с того самого дня весь род старика не знал больше заботы с коровами, норовящими разбрестись в березняке, уйти в непролазную глушь волкам на потребу. Никто не пугал дочек с малыми внучками, собравшихся по грибы, вышедших лакомиться смородиной и румяной брусникой. Никто не морочил охотников, не отводил им глаза. Наоборот: ягодные поляны так и распахивались перед добытчицами, зверь будто сам шел навстречу честной стреле и скоро снова рождался, отпущенный из ирия… Но и Люди не забывали про хлеб-соль для Лешего, не забывали поблагодарить Диво Лесное, поднести блина-пирожка. Не ругались под деревьями и всегда тушили костры: Лешему не по нраву горячие головешки, может обидеться…