Дневник пани Ганки - Тадеуш Доленга-Мостович

– И отчего бы мне плохо думать о тебе? В каком таком случае?

Он немного смешался. Голос его зазвучал неуверенно:

– Ну, может, ты полагаешь, что я тут развлекаюсь и потому отложил возвращение.

– Отнюдь так не думаю, – ответила я решительно.

Это должно было его насторожить, однако отозвался он непринужденно:

– Ты расчудеснейшая жена в мире. И поверь мне, я работаю, словно конь, с утра до вечера. До свиданья, любовь моя. Приветы всем знакомым. Па-па.

– До свиданья, Яцек. Спасибо тебе.

Я положила трубку и не могла согнать с лица улыбку. Значит, он все же не сбежал от меня! Значит, все-таки меня любит! Как знать, может, это промедление в возвращении связано с той его скандальной женитьбой?.. Так или иначе, разговор этот серьезно успокоил меня. Кроме того, отложенное возвращение Яцека было мне на руку. Боже упаси, не из-за Тото, но из-за этой дамы. Правда ли, что интуиция меня не подвела? Не первая ли жена его эта мисс Элизабет Норманн?..

Проблема отличия ее инициалов от подписанного под письмом «Б.» вдруг не показалась мне противоречием. Буква «Б.» могла возникнуть как сокращение от ее имени: Бесси, Бетси, Бет, Бес или Бетти. Англичане очень часто таким образом сокращают своих Эльжбет. Как она выглядит – вот что важнее всего. Она наверняка старше меня, однако достаточно ли красива, чтобы соревноваться со мной? Поскольку следовало принимать во внимание не только то, исчезнет ли она после выплаты ей крупной суммы, но и то, не захочет ли Яцек вернуться к ней. Из телефонного разговора я могла сделать вывод, что намерения такого он не имеет. Однако как знать, а вдруг та ужасная женщина сумеет повлиять на это его решение? Как бы то ни было, она ошибается, если полагает, что я так легко откажусь от своих прав! При необходимости я не остановлюсь даже перед скандалом. Даже перед тем, чтобы привлечь к делу отца.

Хорошее настроение мое совершенно испортила мысль: коль она годы назад покинула Яцека, он наверняка ее любил – или, по крайней мере, осталась она в его памяти как нечто добытое и утраченное, а потому и все еще желанное. Трудно сказать заранее, не возродится ли в нем это чувство вновь.

Мыслям моим помешала тетушка Магдалена, которая, услышав звонок междугородней связи, пришла, чтобы уморить меня своими вопросами: а что Яцек делает? а что говорил? а когда вернется? Я не могла от нее отделаться, а было уже четверть седьмого. В шесть же мне следовало позвонить пану Тоннору. Наконец я нашла способ отпугнуть ее. Вспомнила, что она ужасно боится проявлений морской болезни, и сказала:

– Знаете, тетя, должно быть, сегодня за обедом я съела что-то несвежее. Чувствую сильнейшую тошноту…

Скорчила при этом такое выражение лица, что не поверить мне было просто невозможно. Она побледнела слегка и сразу встала. Не глядя на меня, крикнула:

– Моя дорогая, тогда как можно скорее прими какое-то лекарство! А быть может, и ляг. Или выйди на свежий воздух… Прости, мне кое-что нужно сделать.

Когда она была уже подле дверей, я изобразила рвотный позыв. Не могла отказать себе в этом удовольствии. Тетя ускорила шаг, словно подогнанная кнутом лошадь. У выхода из столовой она двигалась уже чуть ли не рысью.

Не вычеркивая этот эпизод из дневника пани Реновицкой, я желал бы решительно отметить, что не приветствую такого отношения автора к тетке ее мужа. Вообще пугать теток при помощи симуляций неприятных физиологических симптомов – это метод, давно себя дискредитировавший и в большинстве случаев, как я имел неудовольствие убедиться, недейственный. Тетя как таковая, по самой природе своей, скорее, склонна в случае каких-то проблем в организме близких уделять им избыточное внимание, а не бросаться наутек. И делает она это, сказал бы я, с немалой для себя приятностью. (Примеч. Т. Д.-М.)

Я боялась уже не застать пана Тоннора. Но он был дома и сразу узнал меня по голосу. Сказал:

– Я ждал вашего звонка.

– Не думайте, – подчеркнула я, – что позвонила бы, если бы не забыла у вас письма Гальшки. Все дело в ней – и только в ней.

– О-о-о, – отозвался он своим приятным баритоном. – Я бы никогда не осмелился допускать, что вы захотите обо мне вспомнить по каким-то иным причинам.

В тоне его я чувствовала некоторую самоуверенность и потому решила его осадить:

– Ваша скромность прекрасно говорит о вашем чувстве реальности. Но – к делу. У меня как раз есть немного времени. Я бы не хотела посылать никого из слуг, поскольку не могу доверять их тактичности. Предпочла бы решить проблему лично.

– И я того же мнения.

– Могла бы я нынче зайти к вам? То есть примерно через полчаса?

– С радостью буду ждать вас.

Я надела мое красивое темно-синее платье с легким белым узором. Правда, уже надевала его с десяток раз, но в данном случае это не играло роли, поскольку он-то его не видел. К этому надела я шляпку, светлее на три тона, стилизованную под кепи зуавов, и серую шубку из сонь. Этот мех меня молодит. Правда, в каракуле, в котором я была у него в первый раз, я выгляжу изящнее, но и солидней. Брызнула на себя «Voyage de noces». У них довольно острый дразнящий запах.

Он снова лично открыл мне дверь. Поздоровался со мной, как старый знакомый. Эти профессиональные соблазнители умеют все же обходиться с женщинами. По его глазам я видела, что он отметил каждую деталь моего наряда и ему все понравилось. Я сразу почувствовала себя уверенней. В комнате, где уже была, на этот раз царил хаос. На топчане, на столиках, на креслах лежало множество граммофонных пластинок.

– Прошу прощения за беспорядок. Как раз час назад я получил новые пластинки из Лондона. Ну и проигрываю их себе. Сейчас приберу. Некоторые – просто прекрасны. Вы любите граммофон?

Я не имела причин отрицать.

– Это хорошо, что у нас сходные интересы. Послушайте вот это.

Поставил и правда хорошую пластинку, до того мне незнакомую.

– Это все последние вещи, – пояснил он, собирая остальные и укладывая их на полках подле граммофона. – Есть люди, которые считают, будто лучшим языком для песен является итальянский. Лично я не придерживаюсь этого мнения. Любая мелодия, любая разновидность музыкальной фактуры требует своего языка. Просто представьте себе польский куявяк, который поют по-немецки, или испанское болеро – по-английски. Верно же?.. Это ваш тот прекрасный «мерседес», в котором я нынче утром видел пани на Модлинском шоссе?

– Вы меня видели?

– Мельком. Рядом с вами сидел джентльмен, к которому я, впрочем, приглядеться не успел. О чем сильно сожалею. Мог бы понять ваш вкус. Увы, я слишком быстро ехал… И все равно из-за вас едва не столкнулся с подводой.

Я сделала равнодушное лицо.

– Если вы глядите на всех женщин во встречных машинах, наверняка рано или поздно попадете в аварию.

– Вижу, вы считаете меня донжуаном?